Подводные камни реабилитации – коммунистам "не вся правда нужна"
"Когда я пошел в университет, то одна из моих идей... была такой: я напишу дипломную работу о Пидмогильном. Я писал заявку соответствующую. Эта заявка рассматривалась на кафедре современной украинской литературы. Затем перешла к декану Федченко Павлу Максимовичу. Потом он возглавлял, если я не ошибаюсь, отдел идеологии ЦК КПУ. Отец у него... тоже уничтожен сталинским режимом. Но он был очень правоверный коммунист. И он мне откровенно сказал, что "это невозможно, чтобы вы написали эту дипломную". Я говорю: "Почему? Их же уже реабилитировали, этих людей". Он говорит: "Эээ, нет, Леонид. Мы реабилитировали людей, но не реабилитировали их творчество". Меня это его "мы" так поразило", – вспоминал искусствовед и сценарист Леонид Череватенко. Вот отрывок его диалога с Павлом Федченко:
– Зачем же было реабилитировать?
– Потому что это было неправильно, что их расстреляли, что их уничтожили. А что касается их творчества, то мы убеждены, что оно имеет негативное влияние на молодежь. Вот, в частности, на вас. Вот вы же заинтересовались. Что вас там заинтересовало?
- Ну как что заинтересовало? Правда жизни, которую он воспроизвел.
– Ну-у-у, нам не вся правда нужна.
Таков был ответ.
Валерьян Пидмогильный не вписывался в каноны соцреализма. Поэтому гораздо проще было пройти все круги ада, чем выпросить в библиотеке архив "опального" писателя.

"Это была отдельная, как говорится, закрытая от народа комната. И там сидела такая старенькая женщина, очевидно, того самого "чекистского происхождения"... Она устроила мне допрос: "Почему вы заинтересовались Пидмогильным?". Я пытался объяснить. Она выслушала и подошла к стеллажу... И она точно знала, где стоял Пидмогильный... Там были труды репрессированных классиков марксизма-ленинизма. А с нашей стороны был там Скрипник и Пидмогильного несколько книжечек стояло. Она вытащила и спрашивает: "С чего мы начнем?". Я сказал: "Ну, давайте, значит, "Сочинения. Том 1".
Чтобы издать первую книгу Пидмогильного, у "молодого государства" не хватало бумаги
"Сочинения. Том 1" – это первая его книга, изданная в 1920-м. Она была сдана в печать в 1919-м, но не было бумаги – и книга задержалась. Пидмогильному в то время было всего 18 лет.
"И он уже осмелился ставить такой титул: "Сочинения. Том 1". Он рассчитывал, очевидно, на многотомник. Он не дождался... Советская власть считала, что он не совсем вписывается в каноны там советской или соцреалистической эстетики", – говорит Леонид Череватенко.
Сын крестьянина, в совершенстве знавший французский язык
Отец Пидмогильного был крестьянином, который управлял помещичьим небольшим имением. Помещик имел своих детей, к которым приглашал учителей, в частности, французского языка. Валерьян "крутился возле этих детей" и выучил в детстве французский в совершенстве.
За всю жизнь Пидмогильный окончил только реальное училище, потому что денег на учебу не было. Реальное училище – это нечто среднее между современными техникумом и ПТУ.

На крючке власти – потому что писал "неправильные" вещи и "не на той" женился
После Гражданской войны наступает Голодомор 1920-21 г., и у Пидмогильного появляется ряд рассказов – причем со всеми подробностями – людоедством. Понятное дело, это не радовало советскую власть, советских литературоведов и вообще людей, воспитанных на догмах марксизма-ленинизма. Поэтому Пидмогильный должен был бежать из родного Екатеринослава (ныне Днепр).
В Ворзеле Валерьян Подмогильный женится на дочери местного священника Екатерине Червинской. Потом ему и это вменили в вину, потому что братьев Червинской тоже репрессировали.
Письма Пидмогильного сжег следователь, охотившийся на Шухевича
Пропали и письма Валерьяна Пидмогильного к одной женщине, которая в конце концов пережила аресты 30-х годов. Эти письма были романтичны и следователь Соколов (фамилия была изменена – авт.), заместитель наркома внутренних дел Белоруссии, сказал ей: "Берегите эти письма. Мало женщин получают такие письма. Она сохранила, пронесла их через оккупацию, но потом ее арестовали по делу президента УГВР Кирилла Осьмака. И уже другой следователь довел дело до конца, перечитал письма и написал: "Уничтожить как не представляющие ценности".
Эта история из жизни Пидмогильного заслуживает романа. Ведь этот следователь, который сжег письма Пидмогильного, был одним из участников охоты на Шухевича. Его фамилия была Гузеев.
Пидмогильному в то время было 24-25 лет – когда признавался в любви девушке. Причем в то время он был женат на другой. Неизвестно, стала ли эта женщина его фактической любовницей. Потому что в разгар их переписки оказалось, что его жена беременна, и писатель не мог ее оставить в таком положении. Поэтому Пидмогильный вернулся к жене, а этой девушке остались письма.
"В конце концов, все на свете бренное, и все гибнет, я это знаю. И все-таки я люблю вас", – приводит исследователь Леонид Череватенко цитату из одного письма.

Повесть – пророчество?
Свое последнее произведение "Повесть без названия" Пидмогильный начал писать в 1932-м – именно в год Голодомора. А завершал именно тогда, когда уже произошли аресты среди его друзей. Их арестовали еще до убийства Сергея Кирова, которое произошло 1 декабря 1934 г. Так вот, в этом произведении, начатом еще за два года до этого, есть сюжет, когда гибнет в борьбе "пламенный большевик" – Сергей Загирный. До сих пор непонятно, как Пидмогильному пришел в голову такой сюжет, говорит искусствовед.
8 декабря 1934-го Пидмогильный находился в доме творчества под Харьковом. Это как раз был день рождения его жены – Екатерины. Он пытался дописать повесть, потому что понимал, что не сегодня-завтра его арестуют. Пидмогильный знал об аресте Евгения Плужника – своего самого большого приятеля и единомышленника – произошедшем 5 числа. И вот 8 декабря появляется НКВД с ордером на арест – кстати, еще даже не было обыска квартиры Пидмогильного в Харькове, во время которого изымут все произведения писателя.
"До нас дошла часть этой "Повести без названия", которая сохранилась в архиве жены Пидмогильного. Из тюрьмы Пидмогильный писал: "Катя, обрати внимание на эту рукопись, чтобы ты ее не потеряла. Такая-то страница, ты подклей ее, чтобы она не потерялась", – говорит исследователь.

"Если откровенно, то надо было бы всю Украину уничтожить"
Человек, сидевший вместе с Пидмогильным в одной камере, – Григорий Майфет, украинский литературовед, потомок пленных шведов, которые оказались в Украине после Полтавской битвы. Когда его арестовали, первым делом изъяли художественные ценности – книги и переписку с европейскими писателями, в частности со Стефаном Цвейгом. Ничего из этих ценностей не сохранилось, говорит исследователь.
Майфет рассказывал, что Пидмогильный, когда он попал в харьковскую тюрьму НКВД, говорил довольно откровенно. И следователь, который вел его дело, так сказать, "не стеснялся". Палач понимал, что перед ним сидит завтрашний мертвец, и сказал такое: "Ну, вообще-то, если откровенно, то надо было бы всю Украину уничтожить. Но поскольку это невозможно, то вас, украинских интеллигентов, мы точно уничтожим".
"Группа, которая была предназначена для уничтожения украинской интеллигенции в 1933-м и 1934-м годах, состояла в основном из людей неукраинского происхождения. Причем эти люди должны были иметь только среднее образование, а также иметь ненависть к "этим умникам, которые там закончили разные университеты, писали какие-то там философские трактаты". И, наконец, возраст их не мог превышать 30 лет, потому что иначе они могли бы в прошлом попасть под влияние Троцкого и его идей. Из таких людей готовилась "сталинская гвардия" и сталинский НКВД", – рассказывает искусствовед.
Всю эту группу, которая истребила украинскую интеллигенцию, расстреляли в основном в 1938 году. Остались единицы. Например, был Михаил Хает, который вел дело и Пидмогильного, и Евгения Плужника, и Михаила Бойчука. Этакий "чекист – специалист по украинской культуре". Он пережил чистки 30-х годов, но был уничтожен в 56 году и похоронен... на Байковом кладбище.

Как "советы" ломали человека: рассказ "изнутри"
Люди признавались в том, что им подсовывали, потому что их ломали. Скажем, говорили: "Да, мы тебя, конечно, можем уничтожить, но перед этим на твоих глазах изнасилуем твою жену или расстреляем твою маму". И, конечно, интеллигенция не выдерживала. Они подписывали любую "муть", которую им предлагали. В частности, так поступил Плужник. Его родственники рассказывали, что еще до ареста, когда Плужник с Пидмогильным обсуждали, как будут вести себя во время ареста, Плужник говорил: "Я не выдержу, мне не хватит ни физической силы, ни моральной, чтобы противостоять этому натиску".
В 30 году, когда был процесс "Союза освобождения Украины", все это передавали по радио у Золотых Ворот. Там громкоговоритель стоял, и все ужасались, как эти интеллигентные люди могут такое о себе говорить! А они ведь говорили.
"Пидмогильный и Антоненко-Давыдович решили поехать в Харьков, чтобы прорваться на судебное заседание и разоблачить этот абсолютно лживый судебный процесс. Они пришли, но когда увидели абсолютно сломанных Ефремова, Чеховского, Дурдуковского и то, как им демонстративно носил кофе следователь, не просто кофе, а с пирожным, а они жевали и потом говорили, что они действительно враги советской власти, – поняли, что это нечто такое, что напоминает безумие. Именно поэтому, я думаю, Плужник прямо сказал, что он не будет оказывать сопротивления. Он его и не оказывал. На все, что ему предлагали, а именно то, что он участник контрреволюционного заговора, он соглашался", – рассказывает исследователь.
Перед этим сломали одного из его товарищей, члена Компартии. Его вызвали в райком:
– Ну, ты же советский человек, ты нам и помоги.
– Как помочь?
– Да ты сознайся, что организовал всех, и они готовили заговор на Постышева, Косиора, Балицкого и так далее.
И тот согласился. И потом, когда приводили этого товарища на очную ставку, тот говорил: "Ну, как же, Женя? Как же? Ты помнишь, мы же с тобой обговаривали, как убить товарища Постышева". Тот говорит: "Да, что же? Участник контрреволюционной организации".
Об этом несколько десятилетий спустя рассказал Григорий Майфет, который сидел вместе с Пидмогильным в тюрьме – в Октябрьском дворце (ныне – Дворец искусств).
"Майфет сказал, что когда он спросил у Пидмогильного: "Вы подписали, что вам предложили?". А он говорит: "Да, подписал, но с одним условием. Я сказал следователю: "Я ничего не буду подписывать до того момента, пока вы мне не дадите кучку бумаги, карандаш или ручку, чтобы я дописал этот роман. Потому что этот роман меня мучает. Я считаю, что там я могу сказать то, чего еще никто не говорил в литературе". И следователь разрешил ему писать, и роман был дописан.
Я нашел подтверждение словам Майфета. 11 января 35 года Пидмогильного переводят из Харьковского НКВД в республиканский, то есть в Киев, и есть опись его вещей. И там все: и носки, и рубашки, но и одна деталь: чернильница. То есть он таки дописал. Это произведение было завершено и существовало в архивах Харьковского НКВД. Где оно делось, я не знаю. Возможно, эти следователи, которые так пытались уничтожить всю украинскую культуру, на своем чекистском энтузиазме сожгли и этот роман. Это могло быть", – рассказал исследователь.
Почему на самом деле расстреляли соловецкий этап?
Советская власть считала литераторов такими опасными, что посадила их на Соловки – в лагерь особого назначения. Плужника заперли на Анзере. Анзер – это отдельный остров от Соловков. На нем отбывали наказание смертники, в частности, женщины-людоедки, которые в 1933-м году были арестованы, потому что ели своих детей, родственников и так далее. Туда упрятали Плужника, лирика. Он там просидел 1,5 месяца. У него была открытая форма туберкулеза, он работать не мог, потому что у него все время из горла шла кровь. Он там сторожил, потому что на Анзере выращивали овощи в теплицах, преимущественно для лагерного начальства, а также для больных.
Из всей группы украинских интеллигентов "отсепарировали" двоих: драматурга мирового значения Николая Кулиша, а второго – Валерьяна Пидмогильного. Они сидели в изоляции, им не разрешали общаться со своими "сообщниками" – товарищами по судебным делам. Он сидел где-то в изоляции, и его никто не видел.
Судьба Пидмогильного была предначертана наперед. Его расстреляли вместе с соловецким этапом 3 ноября 1937 г. Здесь надо знать некоторые детали. Они, возможно, страшнее самого расстрела. Сейчас бытует и в прессе, и по телевидению, и в фильмах такое мнение, что их расстреляли к 20-летию советской власти. Мол, советская власть таким образом отметила свой юбилей. Это вымысел, красивый, поэтический, но вымысел. Потому что все гораздо брутальнее.
Советский Союз готовился к агрессии: войне с Финляндией. Он хотел захватить и Финляндию, и часть Швеции. А значит, автоматически вся эта зона побережья Белого моря – Соловецкие лагеря – превратились бы в зону военных действий. И поэтому надо было обезопасить себя от распространения нежелательной информации. Когда составлялся список в первую очередь этого соловецкого этапа (1111 душ), то там не было случайных людей.

Леонид Череватенко говорит: "Логика такова: во-первых, если готовится война, то прежде всего должны быть расстреляны все участники, воевавшие с оружием в руках против советской власти – белогвардейцы, петлюровцы, повстанцы. Те, кто брал оружие и знал, как с ним обращаться, когда видели красную звезду, должны были лечь в землю. Во-вторых, вся идеология должна исчезнуть, то есть священники и верующие. В-третьих, властители дум – философы, писатели, все то, что называется "интеллигенция". А вот четвертое – подлежали немедленному и обязательному уничтожению все информаторы НКВД – "стукачи". Потому что они владели информацией, которая, не дай бог, попала бы в Европу".
По материалам "Радио Свобода"
Читайте также: Недетская история Робинзона Крузо: как наказание необитаемым островом спасло жизнь пирату-бунтарю