– Как вы реагируете на то, что вам постоянно напоминают, что вы русский и служили в российской ФСБ?
– Я уже считаю, что это в рубрике самых тупых вопросов единственное такое. Я раньше болезненно реагировал на него. Причем этот (вопрос – ред.) только в интернете. Вживую я никогда не сталкивался. Всегда люди адекватные, на войне никаких проблем с этим не было. Но в интернете почему-то очень много этих диванных рассуждений. Я обычно пишу, что бывших девственниц не бывает, а они, наверное, просто такие.
– Так же бывших ФСБшников не бывает?
– Ну да. Людям очень сложно понять. Я для этого уже написал книгу... Для них сложно понять, что люди бывают не одной пластинки, что они могут иметь целый набор музыкальных композиций, целый сборник.
То есть я был и экстремистом, я служил в органе, я был добровольцем, который перешел, потом работал на автомойке и ресторан открыл, и книгу написал, и колоду таро сделал и занимался мистикой. Все. Просто живешь и...
– В какой момент вы поняли, что хотите переехать в Украину и пойти воевать за наше государство?
– 2014 год. Майдан я почему-то пропустил, а вот когда началась война... Точкой триггерной послужил момент, когда мои ближайшие друзья поехали воевать по ту сторону. Для меня это было, как пощечина. И я не мог остаться. То есть все уехали, а я остался. Ну я и не мог поехать на ту сторону, потому что это был абсурд.
– Вы говорите, что вы были экстремистом, но в то же время работали в органах. Как это могло быть?
– Это не одновременно. Я в 14 лет попал в праворадикальное движение и там был очень активен. То есть есть приморские партизаны – мы вместе с ними росли, занимались уличным террором. А потом я поступил в институт ФСБ, проходя свидетелем по уголовному делу. То есть это дырочная система, дырка во всем. Я во Владивостоке стоял на всех учетах в полиции, но при этом в Хабаровске поступил в Институт ФСБ. Когда я уже перешел, они там всю эту цепочку раскрыли, начали по всей стране всех проверять. Всех курсантов через полиграф. Я полиграф ни разу не проходил в России, представляете?
- Как вам удалось это обойти?
– Да потому что система дырявая.
– А чем на момент принятия вашего решения переехать в Украину, чем вам были близки наши ценности? Украинец идет на фронт, мы понимаем, что Россия – это оккупант, враг, мы идем защищаться. Что вами руководило?
– У меня была другая мотивация. Меня поразила прежде всего декоммунизация, ленинопад, он меня очень впечатлил. Я увидел, что происходит то, чего не хватает, то, что было больше в балтийских странах и других после распада "совка". И хотелось просто воевать с путинщиной, потому что внутри этой возможности не было, гайки закручивали с каждым годом все больше и больше – тем более я служил в органах, все это также наблюдал.
– У вас был внутренний протест, я так понимаю?
– Невероятно сильный. Я этой пятой колонной как поступил в институт, так и находился внутри системы и ждал, ждал, ждал... И вот, наконец, появился шанс.
– Украинский язык учите?
– Да, я спокойно все читаю, но не говорю. У меня, в принципе, даже с русской грамотностью так себе.
– Когда человек работает в системе, особенно правоохранительной, он подпадает под эту информационную круговерть. То есть трудно, когда ты находишься внутри системы, воспринимать адекватно происходящее извне. Ты с теми людьми, которые свято верят в режим, свято служат ему. Как вам удавалось выработать в себе некий иммунитет ко всему, что происходило вокруг, и что собственно вам не нравилось?
– На самом деле, да. То есть я не один такой выступал с протестными взглядами, но я видел, что 99% к выпуску, там очень хорошее материальное обеспечение плюс социальный статус. Только силовики в России живут – это не секрет. Такой стержень был, поэтому удалось удержаться. Плюс вдолбят очень сильно этот пример – я не знаю, кто его придумал – какой-то фрейдистский, что если ты вылетаешь из органов, то единственное, что тебя ждет – это подавать чужой шланг на заправке. Такие ассоциации. И все такие: "Нет, мы не хотим". Хотя мир открыт и столько возможностей, но люди держатся за это и боятся вылететь из органов.
– Украина. Как вам удалось пересечь границу? Вас там никак не задержали. Как происходил переезд в Украину? И как долго вы настраивались на этот шаг?
– Это меня и спасло, то, что удалось. Что я решился очень быстро, а через неделю я был в море. Служил в море, был в командировке во Владивостоке. Сошел на берег, написал заявление на отпуск, мне сказали: "Да, у нас появился Крым, все едут отдыхать в Крым. Напиши "санаторий Крым, город Саки". Думаю, ладно, напишу. За счет государства доеду до западной границы. Написал и хотел незаконно пересечь границу. Хорошо, что у меня не получилось. К тому времени уже стояли войска. Я просто в машине с контрабандистами за какие-то 200 рублей или гривен проехал. Через Харьков. Все официально. Проехал.
Добровольно-принудительно всех в 2014 году отправляли в Крым, мол, надо поддержать санатории.
– Вы согласились на это, вам официально оплатили эту командировку и вы таким образом смогли добраться до границы?
– Да, у меня был бесплатный проезд, поэтому я долетел до западных границ бесплатно.
Пересек границу. Потом поехал в Киев. Все, как в кино видел. Прибываешь в чужой город, выходишь – вокзал. Станция "Вокзальная", и нашел бабушку с этим "Сдаю квартиру". И потом пошел – там как раз был еще палаточный городок и начали там вербовать в какие-то добровольческие батальоны, а там, конечно, вызвали СБУ. И меня увезли.
– В СБУ? Так у вас тут вообще не было людей, кто мог бы вас поддержать, предоставить какое-то прибежище, вы были одиночкой?
– Да, но во "ВКонтакте" в то время были распространены группы вроде "Азов" и "Мизантропик дивижн": иностранные добровольцы набираются, вот номер телефона, приезжайте, звоните. И я так очень наивно полагал, что все так и получится.
– Сколько вам было тогда лет?
– Мне было 26. Мне оставался год до капитана, я приехал действующим старшим лейтенантом. Я 4,5 года отслужил офицером. И пять лет в институте.
– Вас забрали в СБУ и что дальше?
– Там нормально вообще. Сперва не поверили, меня проверяли на полиграфе, психологи – все по-настоящему. А потом такая ситуация, что через несколько лет меня еще больше мучили на полиграфе. Вот самый главный контрразведчик работал на Россию. Курировал. И, конечно, когда он увидел меня, перебежчика, начал всячески говорить: "Илья, мы придумали тебе супермиссию. Мы видим, что ты отчаянный парень, езжай в Крым. Ты будешь двойным агентом. Ты представляешь, какая шпионская карьера тебя ждет? Я говорю: "Да мне вообще неинтересно, я приехал сюда флаги на крыше ставить, тут революция, тут все дела – и как бы все, я все мосты здесь сжег". И он пытался всячески уговорить уехать. Но я наотрез отказался. А его потом взяли и уволили, уголовное дело завели.
– Куда вы потом поехали?
– Потом меня не получалось никак у СБшников устроить. Я такой приехал, и у меня позывной сразу "Ненужный". То есть меня нигде не берут: в официальную Нацгвардию не берут – у меня нет гражданства. Добровольческие батальоны тоже все разъехались, уже никого туда не набирают. У меня не получается. И в итоге я всех достал, мне говорят: "Все, езжай".
– Кого вы достали?
– СБУушников.
– То есть вы с ними были в контакте?
– Да. Просил, чтобы меня устроили уже куда-то. Я поехал в батальон "Донбасс", приехал, вижу их, говорю: "Насчет меня звонили?". Говорят, что нет. Говорю: "Ну я уже никуда не уеду" – и остался.
Это, кажется, было в Рахово. Мы там остались, потом ехали на Волноваху. Потом с группой "Жака" ездил в Иловайск, где эти события... Мы собирали людей по полям, солдат...
– Вы приехали впервые на войну где-то в июле?
– 13 июля я пересек границу, а в августе я уже был там.
– Как война вас встретила? Когда вы сказали, что остаетесь, что вам говорили ребята?
– В принципе, с коллективом было все нормально, все абсолютно адекватно, никаких вопросов лишних. Как-то все были душа в душу, откровенны, все было в порядке. Единственное, у меня был профессиональный шок от того, что – тем более это добровольный батальон, да и ВСУ – я видел на тот момент. Я такой кадровый военный, который последние 10 лет ничем другим не занимался. Все по уставу, все по инструкциям – и здесь вообще нет ни у кого понимания военного дела в принципе. Для меня был профессиональный шок. Но в дальнейшем я видел, как картина меняется.
– Вы приехали на войну. В чем вы были? У вас была какая-то одежда, средства защиты? Или вам все это там дали?
– Да что-то там волонтерское мне дали и все. Конечно, я с собой ничего такого не вез. Не мог ничего с собой везти. Хотя я сюда приехал с одним рюкзаком. Я почему-то считал, что я к октябрю должен героически погибнуть. У меня даже планов дальше октября жить не было. Я настолько видел свою миссию в этом – не передать. Прошло уже семь лет. Тогда и украинцы, и приезжавшие иностранцы так горели этим моментом – историческим участием в историческом событии. Этой мечтой, которую многие вынашивали в себе. А что получалось? Можно было только в тюрьму попасть как политический заключенный и все. А тут – шанс по-настоящему творить историю. Это отличает пассионаров от мобилизованных.
– Когда вы приехали на Донбасс, вы искали, кто еще из русских там есть? Потому что у нас был Дмитрий, и он говорит, что были даже попытки создать русскую повстанческую армию. Вы слышали о таком?
– Да, я слышал, но к этим моментам всегда относился негативно. Я слышал, что здесь образуются всевозможные организации. Я за политику ассимиляции: я сюда приехал и сразу ассимилировался. Я сразу сказал, что отказываюсь от российского гражданства, я не буду заниматься оппозиционной деятельностью в России, все. Для чего? Я всегда имел такое убеждение, поэтому не участвовал в таких штуках.
– Знаете, очень интересный тезис сказал Дмитрий о том, почему не получилось организовать российскую повстанческую армию: потому что русские не умеют объединяться, в отличие от украинцев. Соглашаетесь?
– Может, объединяться и не умеют, но я точно знаю, что создавались всякие "правительства России в изгнании", должности раздавали, мне там тоже предлагали. Сами себе нарисовали должности, только кто президент, кто премьер – никто не знает. Вот любят русские тайные общества создавать и надевать на себя какие-то ранги.
– То есть у вас была абсолютно приземленная миссия: вы приехали в Украину воевать, вы приехали по своим убеждениям и вам больше никаких преференций не надо было?
– В целом, да. У меня мечта осуществилась.
Батальон "Донбасс". Каким он был на начало августа, далее с подробностями наш аналитик Александр Сурков:
"Если говорить о батальоне "Донбасс" в целом, а не о его т. н. комбате Семене Семенченко, то это была достаточно интересная и боеспособная организация.
Начали они еще с мая 2014 г., когда первыми действиями "Донбасса", тогда еще нерегулярного подразделения, были налет в Покровске (тогда еще Красноармейске) на блокпост, который пытались создать местные сепаратисты. Затем 23 мая был бой в Карловке. Это тоже был налет на блокпост сепаратистов, но неудачный, были очень большие потери.
После этого батальон "Донбасс" был переформатирован в батальон спецназначения Национальной гвардии. И его подразделения уже с начала июля приняли участие в освобождении Славянска. Так они воевали на Николаевке, действовали непосредственно в районе Славянска и Краматорска, занимались зачисткой сепаратистов, остававшихся там после взлома линии обороны украинской армией. Затем были действия в Попасной и Лисичанске, в которых тоже участвовали наиболее боеспособные подразделения батальона "Донбасс".
После этого следующий этап – район Иловайска. Часть личного состава батальона осталась в Иловайске, часть приняла бой, часть погибла при обстреле россиянами нашей колонны. Несколько подразделений работали в районе населенного пункта Комсомольское и там занимались вывозом и спасением наших военнослужащих, которые не могли выйти из огня. В Дебальцевской операции также принимали участие частично подразделения батальона "Донбасс". Там наиболее известен бой под Углегорском и неудачный выход в район железной дороги, в котором тоже участвовали "донбассовцы". Сейчас "Донбасс" – это одно подразделение Национальной гвардии и одно Вооруженных Сил Украины".
– Фронт, война. Вы в составе батальона "Донбасс". Вы говорили про Иловайск. Это такая кровавая страница в истории российско-украинской войны. Что вы там делали со своим подразделением именно во время этих событий?
– Когда уже выходили колонны, их расстреливали, то мы с группой "Жака" ездили вот на этих "ничейных", условно говоря, территориях, где ни одна из сторон не закрепилась тогда. И сепары искали украинских военных, и мы искали. Собрали около ста человек. Вообще какое-то бешеное количество людей собрали. Мы ездили сутками напролет и собирали.
То есть они сбрасывали обычно форму, и просто видишь, что уже в штатском там пять мужиков. Кто вы такие? Сначала отказываются, а потом говорят. Боятся, что вдруг сепары переодетые, но потом оказывается, что свои... А бывало... Идет учитель. Просто таки учитель. Вот он шел и говорит, что сутки не останавливаясь шел, полностью в шлеме, в броне, с автоматом и сжал гранату рукой – вот так шел. Мы его забрали тоже по дороге. Разные были совершенно персонажи. Я был на нелегальном положении, бывало, говоришь, мол, давай автомат. Говорит: "Как я дам? Я за него расписывался". Я говорю: "Ты что, будешь дальше воевать?". – "Ну нет, не хочу". – "Значит, давай, добровольцам больше надо".
– Скажите, это же сложно? Это был большой шок для тех, кого вы собирали. Какие слова вы им говорили?
– Они очень радовались, что их спасли. И часто говорили, что "вот нас предали" тогда. Таких разговоров было очень много. Что колонну завели куда-то в поле, офицеры вдруг исчезли, и накрыли "Градами". Таких разговоров очень много тогда слышалось. И люди ехали непонятно куда. Встречаешь там... три БМП ехали: "Вы куда?"– "Мы не знаем".
– Как вы попали в "Правый сектор" и почему вы ушли из "Донбасса"?
– Ну все, "Донбасс" вывели из АТО. Я не хотел терять времени, мне надо было быстро попасть куда-то воевать, чтобы кровь бурлила, все. И самой горячей точкой на тот момент был аэропорт. Я там познакомился еще с ребятами, в Днепре. И мы нашли волонтеров и через них устроились там с такими приключениями, просто ужас.
– У вас нет дома, в сущности. Вы уже переехали и не можете вернуться в Россию. И, наверное, вы уже на тот момент не хотели. Постоянное участие в боевых действиях... То вы в "Донбассе", собираете людей после Иловайска, то вы в "Правом секторе". Это как? Каждому человеку нужно понимание, что у него есть дом, место, куда он всегда может вернуться. У вас такого места не было. Фактически все те люди, которые были с вами ситуативно, – это и был ваш дом. И вы не задумывались над тем, что будет дальше?
– На тот момент у меня было состояние "у кочевника дом внутри". И я жил теперь, проживал его полностью братством этих людей, которые были рядом. Я дальше октября вообще не загадывал, я думал, что погибну, попаду как герой в Вальхаллу и все будет здорово. Потом был ДАП, потом еще раз ДАП, потом Пески, Верхнеторецкое. А потом надо было думать, чем вообще заниматься после войны.
О роли "Правого сектора" в обороне Донецкого аэропорта рассказывает военный аналитик Александр Сурков.
"После того, как 19 сентября 2014 г. вошли в действие Минские соглашения, выяснилось, что некоторые точки, которые были проведены на карте, поставлены не в соответствии с оперативной обстановкой, а просто географически. В т. ч. это произошло с Донецким аэропортом. Точка разделения, которую поставили, находилась прямо посреди взлетной полосы. Таким образом это дало повод российской пропаганде заявить, что якобы наши войска занимают позиции, которые они должны покинуть.
Но командование ВСУ, понимая риски, которые это дает, понимая оперативную обстановку, отказались выводить свои войска, которые находились в терминалах. Поэтому россияне задумали на 6 октября, то есть день рождения Путина, преподнести ему подарок – "освободить", то есть захватить Донецкий аэропорт. Именно тогда знаменитые боевики, которых уже нет, Моторола и Гиви, со своими отрядами совершили очень мощный штурм наших позиций. И именно на тех позициях находилась небольшая группа спецназовцев и группа из добровольческого украинского корпуса "Правого сектора". Этот бой они провели и отбили противника еще до конца января 2015 г., сдерживали там российское нашествие".
– Как вас встретил Донецкий аэропорт? Что вас там поразило?
– Я был в диспетчерской башне. Там были совсем различные ротации и иногда военные менялись чаще, не хватало профессиональных знаний. Разные были: и специалисты, и просто мобилизованные. Я очень рад, и особенно Игорь Фремпель, что мы присоединились к некоторым вещам, которые их модернизировали. Например, дальше второго этажа при нас никто не поднимался никогда на тот момент. Уже давно. Сказали, что это опасно, что заминировали и это никому не нужно. Ну как? Оттуда виден весь аэропорт. С большим скандалом все-таки туда вошли и поднялись наверх, там военные выставили пост. В итоге оттуда велась корректировка, это реально было важно.
Модернизировали также оборону внизу. Например, сидит мобилизованный дед с гранатой и говорит: "Все, не надо никаких растяжек, не надо ничего, сейчас пойдут сепары, я их гранатами забрасываю". Просто берешь по перилам взбираешься. А они стекла разбрасывали, думали, что ты поднимаешься, говоришь просто: "Все, дед, ты убит". Такие вещи модернизировали из-за того, что имел опыт, он там тоже бывший военный.
– Как вас называли?
– У меня был позывной "Дальний". Как-то мне говорят: "Тебе нужен позывной". – "О, какой? Ну я с Дальнего Востока, "Дальний". Так он родился.
– Как вы думаете, кадровые военные русские почему поехали сюда?
– Их отправили – они уехали. Никто не думает о последствиях, о травмах, о том, что государство бросит. Никто об этом не думает.
– Но ведь большая часть из них возвращается в гробах.
– Об этом тоже никто не думает. Такие люди.
– Когда для вас закончилась война на фронте?
– Летом 2015 года прошел год, и я уже понимал, что уже совсем другая украинская армия, офицеры, которые уже за год выросли. На нас смотрят и просто не понимают, что делают добровольцы.
– Вы после Донецкого аэропорта еще где-то воевали?
– Я сначала был в октябре, а потом в январе. Это была предпоследняя ротация, как вообще аэропорт пал, условно говоря. Я просто плакал, когда узнал, потому что думал, что надо было сидеть до конца и никуда не ехать.
– Для вас Донецкий аэропорт – это что? Почему вы плакали?
– Это символ. Понятно было: если никто не наступает, то бесполезно там быть. И сейчас даже как-то забыли все, как везли на ротацию через сепарские посты, это унизительно. Я это тоже помню. Но все равно там было активно. Это реально символ героизма.
– Прошел октябрь. Вы себе поставили в голове отметку, что в октябре с вами должно что-то произойти. Прошел октябрь, а вы продолжали воевать. Возвращались ли вы к этой мысли? Может быть, ставили себе еще какой-то отрезок времени?
– У меня вообще ощущения опасности не было. И только как раз к концу войны у меня появилось такое интуитивное, что говорило, что пора уезжать, наверное, или случайно прибьют. Я послушался своей интуиции. До этого я флаг вешал в Донецком аэропорту. Красно-черный. Вообще ничего не боялся там. А вот в конце уже интуитивное было. Нужно слушать интуицию.
– А вы понимали, что как только вы возвращаетесь в мирный Киев, в тыл, то у вас начинается совсем другая жизнь? Вы были готовы к этой жизни без драйва, адреналина, без тех людей, с которыми вы чувствовали себя, как дома? Как вас встретил именно мирный Киев?
– Драйв продолжился, потому что на тот момент вообще для себя неожиданно – я этого вообще не знал, не хотел, не планировал – стал каким-то медийным чуваком. Меня начали продюсировать тогда СБУшники, чтобы дать российским СМИ подзатыльник, что вот у вас кадровые чекисты бегают, посмотрите, какой позор. Поэтому я начал вести YouTube-канал, я вел блоги, лекции по информационному... Я так заработал еще одно себе (уголовное дело – ред.) в России.
– Сколько уголовных дел на вас заведено в России?
– Я сбился со счета. Где-то пять. Начиная дезертирством и кончая угрозами представителям органов следствия. Я вел такое информационное движение. А потом просто пришлось работать.
– Вы получили гражданство Украины.
– Да, чудом. Я так чудом проскочил.
– Когда ваша активная медийность прошла, чем вы начали заниматься?
– Курьером женской одежды работал, и на автомойке я работал. Это тоже получило огласку. В России написали: "Карьерный взлет старлея Богданова: из офицера в автомойщики. Какой позор!". Якобы мог работать в органах, а теперь стирает украинцам ковры. Хорошо, наши тоже сделали репортажи, и там были суммы выручки на этой мойке, и все было прекрасно. Заказов было столько!.. Ко мне подходил владелец, говорил: "Мы столько никогда не мыли и не стирали".
– Почему вас называют ресторатором?
– Я открыл ресторан. Я думал вообще, чем заняться после автомойки. Мне было неважно: будь то техника, просто продажа или производство – совершенно неважно. Денег не было. Я был киевским бомжом, я даже жил у отца Сергия в монастыре, у него в кабинете спал. Вообще полный бомжар. Ни денег, ничего, но я просто понимал четкую идею, концепцию сформулировал, об этом я углубил знания. Начал закручивать такой вихрь. Нашел инвестора, нашел команду и все сделал. То есть бизнес всегда можно организовать, даже с позиций бомжа.
Я познакомился с партнером, и он просто говорит: "Держи 10 тысяч долларов, когда сможешь – отдашь". Впервые в жизни я его видел. Волонтер. Мы развиртуалились из "Фейсбука". Потом он еще влил, еще влил, я ему говорю: "Андрей, ты не инвестор, давай ты будешь партнер". В результате мы друг друга очень хорошо дополняем.
– Вы еще книгу написали.
– Да, я написал книгу, где все это выложил. Она получилась очень информационно насыщенной. Называется "Пазл". В ней очень много внутренней информации, которую как сам участник закрытых групп, об этой психологии: как туда попадают, зачем занимаются террором, почему идут в тюрьмы с улыбкой на глазах, как попадают в институты ФСБ, программу обучения ФСБ – все это разложил. Мне хотелось раскрыть этот внутренний поток информации, которой я владею. Я все это изложил.
– Какую роль вы бы отвели себе в русско-украинской войне?
– Я сыграл больше информационную роль. Я показал примером, что можно бросать службу, если ты не согласен с режимом. Хочешь жить хорошо – уходи оттуда, где плохо. Мне было там плохо, я пошел туда, где хорошо. Я это показал. Не согласен – не надо терпеть. И это реально стало примером.
– Украина для вас стала домом?
– Да, стала. Я уже вообще забыл, как жить в России. Забыл ментально.
– В чем разница между Украиной и Россией?
– Здесь нет вертикали, к сожалению. Мне кажется, ее не хватает. Там она слишком, все такие раболепные перед царем, а тут очень большая доля хаоса и творчества. Люди здесь отзывчивее, добрее, это правда.
Такова она – наша армия. Она совершенно разная, но призвана на защиту Родины. За это мы ее и любим. Верьте в Вооруженные силы Украины, исследуйте "Тайны войны" на "5-м канале".
Читайте также: Бронежилетов вообще не было на вооружении, а бойцов возили на школьных автобусах – Порошенко об обеспечении ВСУ в 2014-м