О российском плену, проблемах с восстановлением, бюрократии в армии и военных в политике военнослужащий ВСУ Орест Грицюк рассказал в программе "Кто с Мирошниченко?" ("Хто з Мірошниченко?") с Анной Мирошниченко.
"Только в моменты, когда можешь погибнуть, начинаешь чувствовать жизнь каждой клеточкой"
– Помните тот день, когда началось сражение, после которого вы попали в плен?
– Когда идет бой – это незабываемо. Ощущения, что ты сейчас умрешь, приятные, потому что усиливаются все чувства. До войны я никогда не чувствовал, что жив, только в моменты, когда можешь погибнуть, начинаешь чувствовать жизнь каждой клеточкой: видишь на 180 градусов, как сова, чувствуешь запахи травы, пороха, становишься, как хищник... Самое главное – не зайти за грань, когда исчезает страх.
Мы держали важную дорогу, ведущую к населенному пункту, который нужно было удержать любой ценой. Все было против нас, в случае беды никто не мог бы прийти на помощь. Это была лотерея – каждый раз заступать на эту позицию. Мы потеряли четырех человек, поэтому немногие тогда хотели на нее идти. В тот день было понятно – "пахнет смаленым". С 7 утра до 14 дня продолжался артиллерийский обстрел. В 14:01 вылетела последняя мина с сильным перелетом, а пока она летела, заходящая на нашу позицию штурмовая группа запрыгнула на переднюю часть окопов, завязался бой.
Нас было девять, них – 28 человек. За полчаса мы отстреляли все, что имели, стали нас выбивать ранеными. Я тогда получил очень легкое ранение – обломок гранаты залетел в палец. Я больше испугался, потому что когда перестегивал магазин, то увидел, что бронежилет и автомат в крови. Отошел немного назад и это маленькое ранение меня спасло, потому что туда, где сидел, прилетела РПГ.
Война – это большая лотерея, и стоит быть внимательным ко всем знакам судьбы, прислушиваться к своей "чуйке", которая мне перед боем говорила "не лезь туда".
Мы сорвали их план захватить нашу позицию и двигаться дальше. Их количество сократилось убитыми и ранеными, дальше они не могли двигаться.
Когда мы попали в плен, закопал в окопе свой нож, потому что думал, если голову отрежут, то только не моим ножом. Когда ранили моего товарища, я сказал: "Давай попробуем выйти, может, сможем спасти. Мы заочно и так мертвы, шансов нет, единственное, если увидишь, что стоит нож и хотят резать, бей по морде, рви зубами, пусть лучше пристрелят, но не от ножа".
И мы вышли. Агрессии почти не было, потому что они зарабатывают деньги. За 10 пленных командир подразделения получает "мужика" – это "орден мужества", доплату к зарплате, повышенную пенсию и сможет подняться в очереди на получение квартиры. Ничего личного, только дело.
Из пленных в коллаборационисты
– Потом началась моя долгая дорога.
– Оленовка?
– Сначала меня отвезли в комендатуру, фсб и допрашивали. Были подзатыльники, электрошокеры. Неделя была в райотделе Докучаевска, следователи из Донецка проводили допросы, неделю прожил в гараже.
– В гараже?
– Да. В туалет выпускали раз в день. Были две пятилитровые баклажки – в туалет ходить и пить. Не кормили. Там были наши бывшие военнослужащие, которые проходили фильтрацию, потому что хотели остаться на оккупированных территориях. Это два пограничника, один из 93-й бригады, в белой футболке с надписью "раша". Я спрашивал, кто они и как здесь? Рассказывали, что это формальность, и через месяц их выпустят. Чтобы вы понимали – меня вывозили на обмен, они все еще сидели так же, в Горловке сидели.
– Отбирали тех, кто хочет сотрудничать с российскими властями?
– Можно написать рапорт, что хочешь остаться на территории, предложение было, но я сказал – нет, я из Украины, мне обратно в Украину, хотя Мариуполь тоже Украина, но временно оккупированная территория. Кстати, этот мужчина рассказывал, что война и оккупация Мариуполя – самое лучшее время в его жизни.
– Он проживал в Мариуполе?
- Да, он говорит: "У меня не было ничего, была комната в общежитии, едва сводил концы с концами. Потом, говорит, нашел машину, "вскрываю", на рынке вскрываю контейнер с сигаретами и начинаю торговать. Цены просто космические, проговорился, что продавал как нашим военным, так и российским.
– Неплохо зарабатывал?
– Зарабатывал. На оккупированных территориях еще и закон, что ты можешь занять любое жилье, если в течение года никто туда не заедет, можешь дальше в нем проживать. Я его спрашиваю: "Ну и что, как у тебя?" Он говорит: "У меня "трешка" в центре Мариуполя." А если туда приедут владельцы? Он так очень хитро усмехнулся и сказал: "Не приедут". Я не стал переспрашивать.
– То есть точно знает?
– Не хочется думать, что он мог приложить к этому руку. Удивительно, как в плену коллаборационизм цветет и пахнет. Я не хочу быть ангажированным, плести стереотипы, но 90% – это люди как раз с тех территорий.
– Как они объясняют, что хотят сотрудничать с оккупантами? Они считают, что украинцы – это фашисты?
– Нет, что украинцы фашисты, сами россияне не очень верят.
О психологии оккупантов
– Правда ли, что тот человек, который брал вас в плен, сам попал в плен?
– Да, это интересная история о карме. Я увидел фотографию, как его берут в плен, через год и несколько дней. Их взяли в плен на южном направлении, а я воевал на Донбассе. Он и тогда ходил в "мультиках", а не в российской форме, якут, очень выразительное лицо, он инженер, минировал, настраивал ловушки.
– Якут? Зачем они пришли сюда?
– Я с ним говорил, он забрал мой шлем. Как сказал – дословно: "Я вижу, что ты интеллигентный человек, – на русском не помню, – после тебя не противно натянуть на голову". Он его натягивал на голову. Я спросил: "Зачем, чего и как здесь"? Дома все пьют, дома работы нет, вариантов вырваться никаких. Это всеобщая история для российской армии, это социальный лифт по социальному дну. Можно как-то подняться, можно увидеть какой-то, но мир, можно получать какие-то деньги. Даже когда он попал в плен, то разговаривал с медиком, который нас удерживал, так он говорил своим: "Вы посмотрите, что мы наделали, посмотрите, мы разлупили всю деревню, мы фашисты".
- Это россиянин говорил?
– Он был немного под мухой. И говорил: "У нас тоже есть разные мнения, просто мы не можем их обсуждать". Ему было три месяца до пенсии, поэтому мог вслух говорить. Есть упоротые, которые верят в фашизм и прочее, наверное людей 8-10 меня спрашивали, смотрел ли я фильм "Солнцепек". Их перед отправкой, как в советском союзе, посадили, показали этот фильм. Это кино, кажется, о 2014 году, о начале войны на Донбассе, там украинцы изображены страшными вурдалаками. Это ужасное дело, рупор пропаганды, и он их держит в тонусе.
Надо оправдание найти. Я по образованию психолог, поэтому для того, чтобы не сойти с ума на войне, нужно определить для себя, почему ты ведешь эту войну. Думаю, что вернувшись, украинским солдатам будет трудно привыкнуть к мирной жизни, но немногие будут спрашивать себя – для чего это все было? Здесь государство должно помогать.
Смотрите также: "На Купянск бросали зэков с Сахалина": первый замкомандира 65 ОМБР Богдан "Бахмат" Гарнага – "Кто с Мирошниченко?"
Как пережить плен и разочарование после освобождения из плена
– Вы вернулись из плена, после чего куда попадаете? Это до момента – как государство встречает из плена.
– Сначала большая эйфория, а потом разочарование. По возвращении у нас забирают одежду, в принципе, ее можно оставить. Я очень хотел оставить свитер, который я нашел на свалке и который спас мне жизнь, но в нем было столько вшей, что я боялся, что он убежит.
Я хочу рассказать, как мы проводили время в плену. Мы раздевались до трусов, всю свою одежду сбрасывали на руку, проверяли швы и давили вшей. В норму входило, мы общались.
– Этот свитер у вас не остался?
– Нет, я его побоялся привезти домой, потому что знаю, насколько тяжело вывести вшей. В плену научился мотать портянки, потому что отобрали берцы и выдали кроссовки, в которых дырок было больше, чем целого. После завтрака нас выгоняли на улицу, а загоняли в барак в 9 вечера. Мне так холодно никогда не было в жизни, на Донбассе страшные ветры, снег, но когда шел дождь, заводили в барак, в котором жили 120 человек. Мы во дворе ходили много, чтобы не замерзнуть, потому что мороз был 22 градуса. Очень многие в носках и тапочках. Теплую одежду нам выдали только 30 декабря. Но очень немногие болели или простуживались. Организм мобилизуется, но потом конец всем суставам, зубам, костям. Ну и бедное питание – каша, каша, каша. В Оленовке как кормили – просто большой чан, брикет замороженной путассу бросали, вонь, ее есть невозможно, но потом наступает такая стадия голода, что "дайте два".
– И, собственно, вы вернулись…
— Вернулся, дали одежду, мобильный телефон. Я встретился с психологом, мы проговорили где-то два часа, рассказываю что-то важное, глаза на мокром месте, а психолог говорит: "Вы знаете, уже два часа прошло, продолжим завтра". И просто выставляют меня за дверь.
– Советов от психолога вы не получили?
– Мне даже не перезвонили, отправили в палату, я сидел, смотрел в одну точку, с тремором в руках. Это было странно. Достать все вавки, надавить на них и оставить одного.
– Может, нужно изменить систему и подходы? Кроме психологов, что бы вы хотели изменить?
– Питание. Для меня было очень странно, что гарниры были такие же, как и в плену: ячневая и перловая каша, квашеная капуста или соленые огурцы. Меня обменяли 26 апреля, я в магазине купил овощи. За день съедал по килограмму огурцов и помидоров, просто покраснеть, потому что был бледен, как стена. Бананы были, яблоки. Но почему нет овощей? Там, в плену, все о чем мечтаешь – это свежие овощи и что-то сладкое.
– Может показаться, что это примитивные вещи?
– Пустяков не существует. Проходишь месяц реабилитации, которая сводится к анализам, физическому состоянию, но думаю, что моральное состояние – важнее. Когда ты в плен попадаешь, руки-ноги тебе никто не отрежет, их задача – уничтожить тебя как личность.
Жуткая бюрократическая машина армии
– Чем вы сейчас занимаетесь?
– Я сейчас вовлечен в службу, но я не сталкиваюсь с оружием, как раньше, занимаюсь бумажной работой.
– Но вы заниматься этим не хотите?
– Не хочу, хочу учитывая опыт и образование помогать вернувшимся из плена людям, а не бросать их после двух часов собеседования, не подводить их надежды.
– Почему вы сейчас не можете быть психологом?
– У меня есть опыт работы психологом, опыт плена, но я – сержант Вооруженных сил, а должность, куда хочу перейти, – офицерская. Я даже офицер, старший лейтенант, в прошлом (полиция). Я могу получить свое специальное полицейское звание и оно будет армейским, но, кажется, сейчас проще увидеть единорога или летучего дракона, чем пройти этот процесс. Бюрократия, армия – это большая машина, ее не пробить никак, не ускорить.
– В чем проблема?
– Нужно взять документы, которые я не могу взять, их невозможно получить. Сказали, что требуется оригинал приказа о присвоении специального звания старшего лейтенанта полиции. Это разве что я украду личное дело, копия не подходит, нужно только оригинал. Пройти ВЛК – это от двух-трех недель до полутора месяца. Все время после возвращения из плена я в распоряжении командира воинской части, и на данный момент мне платят 925 гривен, потому что я сержант, рядовому, кажется, – 680 гривен.
– Фактически вы сейчас не можете полноценно исполнять обязанности, помогать ребятам из-за того, что нет какой-то бумажки? В чем главная проблема бюрократии в украинской армии?
– Это все бездушная машина. Пока что-то нужно тебе, а не кому-то – трудно рассчитывать, что добьешься успеха.
– На фронте раздражаются из-за бюрократии в армии?
– Конечно, это большая глыба, о которую разбились многие мои друзья. Сначала просто в глазах вопрос возникал – я его озвучил – "Е**ть, я дебил, сам туда пошел". Кто-то не может списаться, потому что недостаточно сильно его покалечило. У моего товарища не функционирует левая рука, он не может держать оружие, а четыре месяца он получает 680 гривен. Когда началась война, он работал в Польше, бросил все, взял рюкзак, в военкомат – и все. Говорит, что хотел быть одним из первых. Но настолько успел, что теперь не знает, как все это кончить.
– Это очень страшно, когда сидит военный и говорит: "Зачем я туда пошел?" Это и для страны страшно...
– Мы все вернемся, война рано или поздно закончится. В интернете бьются два мнения – будут ли наводить ребята порядок, когда вернутся домой. Кто-то говорит – они будут заниматься собой, другие говорят – они будут пытаться государство не забыть. Я из тех, кто говорит, что это может случиться еще до конца войны, потому что настроения немного нарастают среди военнослужащих, напряжение идет.
Военные в политике
– Военные могут быть использованы политиками в политике в ближайшее время?
– Конечно, в 2014 году так и было, люди в форме входили в Верховную Раду. Это будет большой спекуляцией, когда война окончится нашей победой – кто что сделал? В нашей команде Герой Украины, а в нашей – кавалер ордена Богдана Хмельницкого – нечто такое. Я не видел среди ребят, которые действительно заслуженно награждены, чтобы они могли повестись на это. Мне трудно представить военного, который будет закрывать глаза на какой-то откровенный беспредел, беззаконие – это не те люди. Твой характер – это борьба против этого.
– У вас как у психолога универсальный совет для всех нас – как нам сосуществовать в этой ситуации, как реагировать на несправедливость сейчас?
– Вы должны найти своего человека. У военных – это побратим, с которым на одной волне и проговариваете или вместе закрываете на что-то глаза. Если вы гражданский человек и ваш муж военный, то легче общаться с женщинами, мужья которых так же воюют. Если вы никак не причастны к войне – у вас руки вообще развязаны – делайте что хотите.
- Смотрите также: "Люди, у нас война, какая политика сейчас": Александр Морозов, военнослужащий ВСУ в "Кто с Мирошниченко?"
– Много таких, которые сейчас не причастны?
– Очень много. Мы сорокамиллионная страна, воюющая против 140-миллионной страны. Я не люблю приезжать в Киев, потому что вижу целые взводы, батальоны, ходящие по улице бригады, татуированные, с бородами, крепкие, высокие, красивые, накаченные, но почему-то здесь.
Поддержите журналистов "5 канала" на передовой.
- Вносите свой вклад в победу – поддерживайте ВСУ.