Михайло Павлов – росіянин. Був засуджений на росії. Із тюрми потрапив у підрозділ "Шторм–Z". На Запорізькому напрямку вирішив здатися в полон. Нині він боєць РДК. На росії у Михайла залишилась родина, з якою він не спілкується. "Перс" дістав поранення на Авдієвському коксохімі. Нині на реабілітації.
– Зовут меня Павлов Михаил Викторович, мне 24 года, я родом из России, город Иваново, Ивановская область. Всю жизнь прожил там, родился и прожил там.
Детство стандартное в принципе для России: неполная семья, отец ушел из семьи, когда мне было 5 лет. Учился, потом стало тяжело, тяжелее и тяжелее, уже было невмоготу и нужно было принимать какое–то решение очень рано и я его принял. Связался с нехорошими делами, создал мошенническую группировку в России, группой человек мы занимались страховыми компаниями, били машины, сжигали дома, таким образом деньги зарабатывали.
Я жил как средний класс, пока правительство не решило убрать меня. Я был против войны и не скрывал это. И при первой же возможности я об этом говорил. И видимо настолько сильно и настолько громко это стало звучать, что люди, которые меня закрыли – решили – пора его закрывать, что–то надо с этим сделать.
Закрыли меня по обычной статье абсолютно, обычная история для России – просто наркотики подкинули в карман и все, около дома меня задержали. Искреннее, таких людей, которые против войны, я уже впоследствии встретил в тюрьме, с чего и началась разработка плана моего и побеге и его осуществление. Я так же какие–то вещи обсуждал с людьми, было много приятелей в тюрьме, которые из Украины, то есть так получилось, что в свое время они приехали в Россию, там может быть кто–то работал, учился, а потом, в процессе во время конфликта их начали всех почему–то в тюрьму сажать. Мы с ними общались, они меня знакомили в парнями, которые здесь, в Украине находятся, мы с ними созванивались, обсуждали все, что и как, как обстановка и в принципе я постоянно следил за конфликтом, на столько, на сколько это возможно было.
После начала полномасштабной войны движуха такая пошла, что через некоторое время все знали, что Вагнер должен был приехать, и он приехал, началась полномасштабная война. Он приехал к нам в колонию набирать людей на войну. С Вагнером было принято решение не ехать, объективно.
– Чому?
– Такая контора у них строгая и осуществление таких планов тяжеловато было бы и как я считал на тот момент просто на смерть поехать и все, ничего бы у меня с ними не получилось, у них прошла вербовка, они уехали.
– А багато людей вони тоді набрали?
– Они забрали 150 человек и все, они уехали, я еще подождал, подождал, думаю, может быть кто–то поедет еще, обязательно, если такой проект запустили, значит будет еще волна третья, четвертая. Прошло время, и вот весной этого года, 2023 года, приехало Министерство обороны и начали набирать подразделение и тогда я понял, да, надо ехать.
Мне нужна была структура максимально безответственная, максимально несерьезная, максимально раскиданная, с которой я смогу без проблем все свои планы осуществить и Министерство обороны РФ является такой структуры. Никакой слаженности, никакой собранности, ни контроля, ничего. Это не армия, забегаловка какая–то, просто приходишь, че хочешь делаешь.
Забрали меня с лагеря 3 мая, привезли на военный аэродром в моем городе Иваново, оттуда транспортным самолетом до аэродрома в Ростове, там перегруппировка, подписывали контракт мы там на полгода, но интересный пункт есть, что по окончанию контракта обязуюсь добровольно продлить еще на год, так что все ребята, которые будут подписывать контракт с Министерством обороны "штурм зед" ждите полтора года вам обеспечено. И все, подпись. Погрузили нас в Уралы, в колонны. Тоже сейчас момент будет такой интересный в истории.
Мы поехали, мы доехали до границы России с Украиной и они не стесняясь говорят – все, мы пересекаем границу России с Украиной, то есть где Ростов, там Луганская область или Донецкая, я точно не могу сказать, все, мы въезжаем на территорию Украины за ленточку, могут быть обстрелы. Интересная история в том, что всем они говорят, что это их территория, а так, когда ты едешь туда в рамках военного, они тебе говорят – чужая территория, мы заезжаем, будьте готовы, вообще не стесняются. И таких моментов на протяжении всего моего пути достаточно было. Там про плен говорили такие вещи.
– Наприклад?
– Я не могу, мне стыдно говорить.
– Розкажіть…
– Говорили, что если вас поймают в плен, скорее всего вам зальют монтажной пеной задний проход, какие–то польские наемники.
– Польскі?
– Да, да. Серьезно, так и было. На уровне инструкторов, эти люди, инструктора были мобилизованы, которые приехали, их с нуля выдернули, и они про плен украинский такие вещи рассказывали. В последнее время пленных не берут, если вас поймают, то замучают, вы должны по любому самоубиться, самоуничтожится, если вы уже понимаете, что сдаетесь в плен.
Объективно я считаю, если честно, что бы они там не рассказывали, если ты приезжаешь туда и ты хочешь жить, то лучше в плен сдаться, чем идти воевать, умирать просто за 5–10 минут непонятно за что, то лучше сдаться в плен реально.
– Зараз про полон ми ще поговоримо. І от вас привозять на територію України, перетинаєте ви кордон…
– Да, да, да, пересекаем мы границу, заезжаем на оккупированную территорию в Луганскую область, деревню Межниковка, там был у нас блиндажный лагерь тренировочный в лесу, их там несколько было расположено, в один из них мы приезжаем.
Дальше КМБ, который должен быть 2 недели, но был по итогу месяц, потому что как выражалось местное командование – мы не знаем, куда вам деть, поэтому вы здесь тусуетесь. Ну и КМБ тоже такое было, знаете, по стольку по скольку. Вы приходите на полигон, инструктора, которые мобилизованные там есть, говорят – вот полигон, тут такой снаряд, здесь такой, поле учебное, куда интересно – вы можете идти, мы вам задание раскинем, что хотите – делайте. Все то, чему вы научитесь, вам поможет потом. Все то, чему вы не научитесь, сами понимаете. Многие выбирали почему–то дорожку ничему не учиться.
– Алкоголь, наркотики для хоробрості?
– Нет, нет, ничего такого не было, от командиров, личного состава такого что – на, возьмите, будет легче – такого не было. Конечно, зеки приезжают, сразу кто выпить, кто куда. Мне сложно по этому поводу давать оценку какую–то потому что забрать спецконтингент из мест лишения свободы и дать им оружие, немножко свободы – конечно у них голову срывает. Куча таких историй было, когда люди какие–то исполнения делали из ряда вон выходящие.
– Це в таборі?
– Да
– Ну, наприклад, що робили?
– Пойдут, например, в деревню, какой–нибудь самогон купят в домах, напьются, побьют кого–то из местного населения, телефон отберут. Такое вот, так нельзя делать. К ним жестко подходили, конечно. Вышестоящие чины, начальники штаба. Там были ямы. Вплоть до того, что уши кому–то простреливали. Вот он стоит пьяный, деда избил где–то в деревни, телефон у него отобрал, взяли уши прострелили просто, ты чего, животина.
– Щоб всі бачили? Ви стоїте і це бачите?
– Да, на глазах у всех. Была история тоже во времена учебного полигона – несколько человек, группа тоже, обучались на технику, они ездили на танке и был осмотр того, чему научились. Приехали вышестоящее руководство и какой–то проверяющий.
Такая история – небольшой танковый полигон, стоят эти проверяющие слева около леса, 4 человека и начинают парковать технику. И мы стоим недалеко, метров может 600–700, видно все равно, визуальный контакт есть. Танк заезжает и у него башня повернута в ту сторону их, и в этот момент отсюда начинает ехать БМП и они вот так с ней встречаются, танк резко останавливается и когда резкое экстренное торможение, там так задумано, что электронный спуск. И он резко останавливается и этот электронный спуск и танк выстреливает в эту толпу людей, в четверых людей и 4 человека 200 сразу высшего руководства. Прямое попадание из танка. Разбирательство.
На следующий день говорят – приехали за вами ФСБшники, будете рассказывать. Что делают эти люди дальше? Идут, топят танк в реке. Думают, если они это сделают, то нельзя будет восстановить картину, а еще через час их показательно пакуют в черный автомобиль и больше их никто не видел никогда.
– Ті, хто були поруч із вами, вони знали, що ви маєте план, що ви хочете перейти на український бік? Що ви готуєтеся до цього? Ви з кимось обговорювали свої плани?
– Нет, абсолютно ни с кем не обговаривал, потому что это было бы для меня просто фатально, если бы я начал это с кем–то обсуждать. Уже когда там находишься, просто непосредственно в рядах личного состава Штурм Z, там у людей настроение такое, понимаете, спецконтингент, который приехал пытаться любыми путями выбраться на свободу и я думаю им ничего бы не стоило пойти и сдать меня куда–то. По этому обсуждение с теми, кто был со мной, исключалось абсолютно.
Я ось думаю, а були там мотивовані такі?
Идейные бойцы?
– Які дійсно хочуть, які вважають, що ми нацисти, що ми фашисти?
– Нет, нет, идейных не было. Идейные были только знаете кто? Некоторых я кадровых военных видел, кадровые военные идейные, потому что они по телевизору что–то видят, они в это очень сильно верят, может быть у них какие–то психические травмы, потому что они были на фронте, на войне.
Ты идешь когда со стороны России на войну, как я это вижу, допустим, вот человек приехал участвовать в вооруженном конфликте, в войне полномасштабной, он агрессор, вообще по сути по своей, а он все это время, пока идет до фронта и пока по нему не начали стрелять, он то думает, что он освобождает кого–то, а когда по нему начинает прилетать из всего, что только можно и еще какой–нибудь контакт прямой, где ему кричат – Это наша земля, ты чего сюда пришел? Людей там просто хаос внутри происходит. Ты видишь этих людей, у них не остается выбора, кроме как верить в то, во что они верили до этого. И они подтвержденные становятся, зомбированные русаки, представители "Русского мира".
– Скільки ви часу пробули в цьому таборі і чи була у вас можливість піти звідти?
– Я пробыл там месяц, плюс–минус, и у меня была возможность уйти, точнее, я думал, что она у меня есть, но пока я находился там, в Луганской области, все это время, за этот месяц, я не нашел не одного способа, как оттуда убежать. Там на столько все кишит этими военными, сотрудниками спецслужб, комендатура военная, военная полиция, что там невозможно просто пройти незамеченным, как–то пролезть, я не знаю. Они повсюду, бесконечные блокпосты.
– Тобто, зроблено все для того, щоб залишався тут, воюй, в тебе немає ніяких шансів?
– Да, да. У тебя просто нет вариантов. Это маленькие концлагерь, из которого люди могут только на войну ехать. Попадаешь туда, ты едешь только вперед, назад нету ходу вообще никакого.
– Після перебування в цьому таборі, куди ви потрапляєте далі?
– Первый раз оттуда я поехал в Торское, там должна была быть операция штурмовая и я должен был оттуда бежать. В общем, приезжаем в Торское, спрыгиваем с Уралов, приехали мы колонной, там точка, километров 5 до фронта было плюс–минус. Может еще даже ближе. Приезжаем колонной, 10 Уралов, мы с одним парнем спрыгиваем, убегаем в лес, как нам объясняли.
10 минут – туда два прилета сразу, я считаю, что это был Хаймерс, потому что там четко ударить и так метко мало какая ракета может сделать, прилетает два Хаймерса по двум Уралам, сразу 200 двухсотых сходу, перегруппировка, говорят собираемся, уезжаем.
Собрались, вернулись, побыли в лагере еще неделю. К нам приходят и говорят – из–за того, что с вами такая история случилась, для сохранения личного состава было принято решение перебросить вас в другое направление, в глубокий тыл.
Все мы собрались и поехали на Запорожское направление. Я, если честно, путаюсь – Запорожское или Бердянское, я в плен сдался в деревне Приютное там была, это Запорожское направление, а привезли меня в Урзуф, там я собирался, это Бердянское.
Мы приехали в Урзуф, там собрались несколько часов, оставили нам по 4 магазина, по 1 гранате каждому, у кого–то было 8–10 магазинов, просто позабирали, говорят – вам хватит, нормально все будет. Понятно.
Привезли нас туда, на Запорожское направление, выбросили. Там шел контрнаступ, выбросили на второй линии, сказали – сейчас неделя и до вас дойдут, так что копайте вот здесь ямы, укрепляйтесь, что хотите – делайте. Ждите.
Что делаю я дальше? Я приехал туда. Эта задача была на всех. Группа была 35–37 человек плюс–минус. Я понимаю, что мне окопка вообще не к месту, надо что–то как–то порешать и в моменте, когда мне приходит эта мысль, тот, который был командиром, говорит – связи у нас не было, с БК у нас тоже были проблемы, мы с собой ничего не взяли, и провизии было на сутки, на двое. Говорит – здесь есть точки подвоза где–то на этой местности, их нужно найти. Карт нет, связи нет, надо идти искать. Я говорю – ну все, я пошел. Мы там договорились с типами, что они мне выроют яму для ночлежки, а я пойду искать и на них возьму, и вот тогда и началась моя так называемая разведывательная операция.
От точки, в которой находился, в радиусе 5 км вот так вот круг за неделю я знал вообще все позиции, кто где стоит, кто что делает, кто чем занимается, откуда танки подъезжают, от куда дроны запускают, откуда пушка антидроновая работает, куда мобильный миномет подъезжает, АГС где стоит, вообще все, все, что можно было собрать на этой местности я собрал все.
И на восьмой день, я еще туда–сюда потусовался, девятый день, 25 июня, 25 июня с вечера я понимаю что все, время поджимает, надо что–то делать. Куда мне нужно идти.
26 июня я утром просыпаюсь и собираюсь идти, все, план в действии, беру с собой типа одного, пойдем со мной на ноль, узнаем, что там происходит. Потому что за несколько дней до этого часть группы забрали туда на ноль и от них никаких вестей не было. Я говорю – пойдем, узнаем, что там происходит, чем они там занимаются – неизвестно. Он говорит – пойдем, конечно, почему нет? И все, иду я, получается, 26 числа вместе со своим товарищем, потихоньку мы дошли, уже конец дня, нам оставалось идти, по моим расчетам плюс–минус километр. Я ему говорю – все, стоп, давай останавливаться, ночь уже, не вариант идти, темно было, где–то 8–9 часов. Давай переночуем в посадке, и дальше самое интересное начинается.
В моменте, пока мы это все делали, другая группа русских она куда–то там двигалась вперед, группа украинских военных, они видимо друг–друга с дронов спалили, и они готовили засаду на вот этих вот, и соответсвенно что – дистанцию до себя украинские солдаты с километра снизили до 200 метров. Мы утром просыпаемся, всю ночь работал миномет – с 11 вечера до 4 утра работал миномет, видимо, в этот момент они подходили, не знаю. И я понимаю, что мы идем по посадке, нам надо налево поворачивать и как–раз эта посадка была плюс–минус километр длинной, нам надо было ее пройти в конце были позиции украинских солдат.
Мы встаем, идем, залетаем в эту посадку, тот, кто был со мной, идет впереди, я был сзади, мы заходим в посадку и я понимаю – все, надо как–то чет поменять. Автомат за дуло беру и везу по земле, думаю, не застрелят, повезет. Тот, кто был со мной, впереди. И мы идем, три шага и украинские солдаты из кустов, из земли подскакивают – стоять, стоять, кто идет? И все, приемка начинается.
Я говорю – все, все, я дошел, автомат бросил, ложусь. Дальше приемка пошла, полезная информация, целая куча, пойдемте, расскажу, я сдаваться. Тот, который со мной, вообще не понимает что происходит.
Нас пакуют, мы лежим на земле, он на меня смотрит, я на него смотрю и в этот момент срисовал дрон русский и в это место, где мы были, начались прилеты. И один снаряд так прилетел, что тот, кто был со мной, ему осколок прилетел в шею, его убило. Ему помочь вариантов не было, хотя те, кто были со мной, они его осмотрели, давайте замотаем, вытащим, так или иначе, тот, кто был постарше, говорит – все, не помочь, в шею осколок прилетел чуть ли не с ладонь. В трех метрах упал. Он остался. А мы ушли.
Мне сложно на эту историю смотреть глазами человека, который например меня оттуда выводил с фронта. Какую жизнь он прожил, сколько он потерял, как он пострадал, воюет, я не знаю, какие у них отношения, но объективно, если сухими фактами, то приходит какой–то тип в русской форме, говорит, что пришел сдаться, принес информацию, хочу за Украину воевать, в РДК хочу. Смешанные чувства, я думаю, у людей в голове.
Дальше меня эвакуировали, дальше я поехал. 27 июня я сдался в плен. 22 августа я уже в составе РДК готовился к выполнению боевых задач.
– Ваша родина знає, що ви в РДК? Або точніше так, ваша родина знала, що у вас є план бути в Україні?
– Нет, у меня никто не знал.
– У вас мати є?
– Да, у меня есть мать, брат есть старший, отец, бабушка.
– А де вони зараз усі?
– Они все в городе Иваново живут. Когда они узнали, сами понимаете, взрослые люди, от 40 лет и выше, всю жизнь прожившие в России, заставшие Советский союз, а тут у них под носом такое происходит. У них же у всех в голове стереотипы – власовцы, еще что–то. Воспитано у них в голове, понимаете. Есть истории и случаи, когда вот эти стереотипы, они становятся выше, чем какие–то родственные связи и в принципе я не какой–то исключительный элемент во всей этой истории. Так же, когда обо мне узнали, пропутинские проклемлевские взгляды взяли свое и мы не общаемся.
– Ні з ким із них?
– Нет.
– Ваш брат рано чи пізно може піти на війну, якщо він там проживає, у вашому місті?
– В принципе призывного возраста и у них у всех есть потенциальная вероятность у этих людей призывного возраста попасть на войну. Я считаю, что каждый человек, здравомыслящий, обладающий хоть немножко умом и мудростью по жизни, хоть я и молодой сам, мне конечно не в пору такими вещами козырять, но тем не менее, я считаю, что у этого человека достаточно ума и мудрости уйти от этой войны, уехать, не пойти на нее, откосить и так далее, тому подобное, сделать все, для того, чтобы не участвовать в этой войне.
Если ты не можешь в России поменять положение вещей, то хотя бы сделай вклад, чтобы положение вещей не поддерживать. Так или иначе, то есть есть одна большая проблема современности общемировая – это российская вертикаль власти, которая забыла, что они все таки в цивилизованном мире живут современном и что там жить, как они живут, нельзя жить.
Эти имперские амбиции реализовывать за счет стран–соседей и так далее и тому подобное, так делать нельзя. Соответственно люди, которые там живут, идут в ногу со временем, современное общество, в принципе, развитое, Россия это стержневое государство, ведущее государство, поэтому очень грустно и неприятно осознавать то, что в принципе в большой стране, где много людей живет, достаточно развитой, люди думают так и уровень их развития такой, что им вложить в голову два слова, просто неделю крутить по телевизору, в определенное время выбрать время, создать условия для того, чтобы все эти семена пропаганды быстро быстро взросли очень легко.
И из–за этого очень обидно и неприятно, что российское общество находится в таком состоянии. А находится в таком состоянии, потому что вертикаль власти действующей его до такого довела. Я вам рассказываю не какие–то супер мега знания политические, я не политолог, не историк, я вам рассказываю то, что я видел сам.
Отсутствие среднего класса напрочь, я средний класс, на сколько мы все знаем, это определяющий класс, то есть это люди, которые решают в стране те или иные вопросы, у которых есть на это возможность. То есть это сплошной пролетариат, элитарный класс, диктатура силовиков, силовики преобладающая часть, какие–то социальные лифты, в которые запрыгнуть просто невозможно, это надо родится и у тебя уже билет туда, если ты это делаешь, как простой человек, ну и люди, население, 140 миллионов человек, 130 из которых продают свой труд за еду, за деньги, на еду и на житье хватает.
Для того, чтобы приобрести предмет техники чуть подороже, чем у них есть, какой–то предмет одежды или сходить куда–то, за границу выехать, для этого им нужно работать в два–три раза больше, человек, получается, ходит на работу утром, в 7 утра, приходит домой в 6–7 вечера, уставший, вымотанный, просто нереально, потому что он помимо того что работает, целый день с такими как он провести это тоже испытание.
Приходит, у него просто сил нету вообще, абсолютно ничего не хочет, несколько часов перед сном и он включает телевизор и почему–то в 7 вечера, 8, 9 начинаются самые известные пропагандистские передачи. Понятно, почему через неделю человек начинают думать, что повсюду нацисты, бандеры, едят детей и так далее. Конечно, он будет так думать, если ему это в голову вкладывают каждый божий день.
– Це таке неприємне питання. А якщо ви брата свого зустрінете на війні, рідного?
– Если он начнет в меня стрелять, если пойдет на меня с оружием, я тоже буду в него стрелять. Здесь, знаете, вопрос такой. Я сюда приехал, у меня есть цели, конкретные цели, и цели не личного характера – убежать из страны, приехать сюда, в Украину, примите меня, пожалуйста, я тут такой хороший, обладают умом, я вас убивать не хотел, не убивал.
Я сюда приехал воевать, я приехал сюда воевать с кремлевским режимом, с тем, что они устроили здесь, с тем хаосом, который они устроили. По–этому все те сторонники, кто поддерживают кремлевский режим, диктатуру, настроение и всю эту суету кровавую, кровопролитную, наполненную горем людей, не заслуживающих этого, все эти люди мои противники и оппоненты. И в честном бою они будут уничтожены.
– Ваш перший бойовий вихід в складі РДК яким був?
– Все выходы боевые РДК мне очень сильно нравятся: во–первых планирование просто на высшем уровне, все командиры – нереально крутые парни, очень сильно нравится. Ты идешь вперед, ты идешь за правильное дело, у тебя мотивация, цель, компания, в которой ты идешь, сейчас, секунду… Состав особовий склад, по–русски, представляете, забыл как. Личный состав, в общем компания, в которой ты идешь, личный состав, все крутые парни, как и ты, у всех какая–то история, все на духе авантюризма, сильные люди, все парни сильные максимально, ты просто идешь, тебе приятно, комфортно воевать с этими людьми, ты знаешь что тобой командуют крутые парни.
– Де ви вже встигли повоювати?
– На Сватовском направлении и на Авдеевском направление.
– Авдіївський напрямок зараз гаряча точка, можете сказати, що там за ситуація?
– Обстановка тяжелая, но контролируемая. Противник посылает большое количество живой силы, но посылает таким образом, знаете как? Как будто он не знает, что с ними делать. У противника есть личный состав, это опять же, как это вижу я, я не знаю, как это происходит, но по тому, сколько там умирает людей, я вижу это так: есть личный состав, у них есть задача, там, образно, они хотят взять Авдеевку в кольцо, и они бросают туда тысячу людей и эти тысячи людей, элементарно в Телеграм–канал зайти 47 бригады, видео с дрона, как русские едут на штурм на БМП, на БТРах и просто по минному полю 4 БТР там просто взрываются вместе с людьми. Для чего?
На следующий день выкладывают другое видео з дрона – та же самая локация, взорванные 4 БТРа, новые мины лежат, они опять едут, опять взрываются. Чего они делают вообще? Они как будто не понимают, что им надо делать. И пытаются взять – отправим тысячу человек, 800 по пути где–то растеряем, 200 кое–как может выживут, что–то сделают, может это так происходит?
– Ви брали участь у якомусь штурмі і там отримали поранення, чому, власне, ви сьогодні?
– Я участвовал в штурме коксохимического завода, прям горячая горячая точка, максимально я думаю на данном этапе времени.
– Як отримали поранення там?
– Я получил ранение от осколочной гранаты, то есть мы штурмовали окоп, окоп отбили, держали оборону потом, после этого, до прихода смежных бригад, до закрепления и в этот момент были накаты противника и в один из накатов я получил ранение от осколочной гранаты, то есть закинули гранату в окоп, оно прилетела мне в ноги, пока она летела – я ее заметил, крикнул всем, за мной парни стояли мои, я стоял впереди, она летит, я слышу – запал взрывается, там характерный щелчок, кто на войне воюет – тот поймет, Ф1 граната, кидает, щелк этот, понимаю, что секунды 3–4 есть, кричу своим – граната, разворачиваюсь, их толкаю в блиндаж, там такой оборудованный небольшой промежуточный, сквозной, крыша и стенки, там лежат 300–е тяжелые со смежной бригады, и мои пацаны просто, я их толкаю, кто как падает и я этот проход закрываю спиной и она в ногах, нога осталась на выходе, и она у меня в ногах взрывается граната, я получаю свой осколок.
Уже я 4 операции прошел, в принципе все у меня приходит к завершению. У меня был перелом малой берцовой кости, осколок попал в кость, отрекошетил от нее и вниз ушел и мышечную ткань 50 процентов удалили на икроножной мышце, но ничего, врачи говорят, что все будет нормально. Я сейчас восстановлюсь, еще месяц–два мне надо до полного восстановления, еще месяц–два тренировок и все, дальше бой.
– Яка у вас посада?
– Я на данном этапе времени командир расчетного гранатомета сейчас. А дальше что там поменяется – я не знаю.
– Є бажання піти далі, розвинутися у військовій справі, отримати іншу посаду?
– Я, честно, не могу сказать, потому что у нас командир, допустим, мой командир, Андрей Дудаев, очень я его ценю как командира и как человека, он очень крутой парень, максимально, и благодаря его командованию в принципе мы живем, действительно, что у нас не операция, мы реально живем, как они подходят к планированию, просто нереально крутые парни, отдельное им большое спасибо за то, что они ценят нашу жизнь и поэтому все вопросы, касаемо этого, я оставляю его, как ему виднее, как он считает, как он видит.
Допустим, понимаете, я могу видеть себя командиров отделения целого, я к нему подойду, скажу, товарищ командир, образно, будем общаться, какая–то неформальная обстановка будет, я бы хотел попробовать, а он знает, что мне отделением трудно было бы командовать, но я могу расчет птура например возглавить, допустим тоже ответственно, поменьше народу. И он принимает решение и он меня сам назначит уже дальше, по этому я вообще в его деятельность просто не лезу.
– В цьому штурмі, про який ми з вами говорили, ви втратили свого товариша?
– Да
– Це ваш був близький товариш, розкажіть про нього.
– У него был позывной "Бритва", я уж не буду вдаваться в подробности о нем, потому что он скрывал свое лицо, это был крутой парень молодой, очень духовитый, очень развитый, у него были крутые цели и он к ним шел. И в тот день в штурме он очень много движений сделал, он как герой погиб, на самом деле. Крутой парень, Бритва, вечная память.
– А правда, що ви зробили татуювання на його честь?
– Да, в честь него я сделал татуировку.
– Це перше в Україні татуювання?
– Нет. Бритва опасная, у него был позывной Бритва и он был опасный человек, крутой парень максимально вообще.
– Вам не страшно?
– Нет, это сложно объяснить, знаете как, я вам расскажу лучше, что я чувствовал, когда я узнал, что поеду на Авдеевку. Я находился на другом направлении в этот момент и к нам просто приходят на смену наши парни и говорят – ну все, собираемся и едем на Авдеевку. И в тот момент мне было ровно 5 минут страшно, потому что до этого я в Телеграме какие–то видео видел и потом собрались туда ехать и когда туда приехали и все рамки подготовки к операции, планировании, так далее, опять же, отсылка к тому, на сколько планирование и командование у нас максимально мудрое и профессиональное, все то, что они делают и страх уходит.
Они озвучивают свои планы, что нам и как надо делать, за каждого свои роли, действия, в последствие ты все это обсуждаешь, ты едешь туда работу свою делать. Я приехал туда сделать свою работу и мы в принципе провели успешный штурм.
– А які відчуття, коли воюєш не за свою країну, а за іншу? Ви ж не за Росію воюєте?
– Это может сейчас прозвучать слишком провокационно, но я очень хочу, что бы люди поняли это правильно. У меня нету в голове выбора такого – за чью мне землю воевать. У меня есть противник, есть враг у меня и этот враг приносит горе и кровь, хаос на землю, я так выражусь, соседей, то есть люди, украины, они так или иначе, близки нам по менталитету, по взгляду, только нормальные, здесь вопрос, близки к нормальным русским, адекватным, я воюю против оккупантов, против людей, которые считают, что они могут прийти к своему соседу и устроить хаос на его земле, я воюю против человека, который считает, что он может закидать шахедами столицу другого государства просто так.
Я воюю против тех, кто считает, что он может на ржавых танках заехать в столицу страны свободной, вот я с кем воюю – с людьми, которые считают, что они хозяева мира, это не так. Понимаете, оппозиции вообще против всего этого в россии настолько задушена, что там, внутри государства оппозиции не дают сказать вообще не слова, их быстро закрывают, прячут и так далее, возможности на это просто нет, я выбираю путь действующей вооруженной оппозиции сейчас, на данный момент. Русский добровольческий корпус это действующая вооруженная оппозиция, полноценная боевая единица против власти российской, которая выполняет свои задачи против оккупантов, против власти. В принципе, все это и так знают.
– Ви б хотіли звернутися зараз до росіян?
– Если это человек моего возраста призывного, который едет сюда со стороны России зарабатывать деньги или еще что–то, я скажу ему – до встречи на танцполе. Они сюда приезжают и пытаются здесь навязать язык диалога свой. То есть они приезжают сюда с оружием и они хотят чтобы с ними на этой языке общались, хорошо, мы спокойно поговорим на этом языке, никаких проблем, до встречи просто, спасибо тебе, друг, что мне приходится в свои 24–25 лет вместо того, чтобы строить будущее нормальное, как весь мир в принципе это делает, мне приходится уничтожать оккупантов в другой стороне, помогать людям, которые и так хапнули достаточно горя, спасибо тебе большое.
Я очень сильно уважаю здесь людей за то, что когда их что–то не устраивает – они идут и говорят об этом, не смотря ни на что, это сильно. Революционный дух этих людей, есть дух несогласия.
Они хотят, чтобы там, где они живут, было все хорошо. В России по–другому. Люди хотят, чтобы у них было все хорошо сидя дома, ничего для этого не делая абсолютно, там же не надо илоном маском родиться, чтобы знать, что тебе нужно делать чтобы влиять на свою страну. Просто нужно развиваться, стремиться к тому, чтобы какое–то положение в обществе иметь нормально и тогда сможешь какие–то решения принимать. Это же не пойти на выборы, бюллетень закинуть, это разбираться в том, что у тебя в стране происходит и если ты видишь какое–то действия неправомерные по отношению к народу своему, то так или иначе группы инициативные, есть люди, которые несогласные, они идут, есть люди, которых поддерживают, происходит во всех нормальных цивилизованных странах.
– Чи хотіли б ви отримати громадянство українське?
– Я сюда приехал не за гражданством, то есть я это часто говорю, на самом деле и буду говорить, мне просто не хочеться, что бы люди, которые следят за моей историей, думали, что я приехал сюда для того чтобы спрятаться, сесть им на плечу, все, я мол, тут такой хороший, примите меня, пожалуйста.
Ну ви "хороший русский", ви знаєте так говорять?
Все эти ярлыки, я все отдаю людям, которые эту история, я не позволяю себе на себя ярлык какой–то повесить, я боец штурмовой группы Русского Добровольческого Корпуса, а там дальше люди сами решают, как они меня видят. У меня нет цели гражданство получить или еще что–то, я хочу что б кровавая война закончилась, я хочу, чтобы перестали шахеды сюда летать, я хочу, что баллистику перестали по 8 штук за ночь… Я хочу, чтобы люди, когда слышат сирены, перестали спускаться в подвал. Для того, чтобы это сделать нужно, чтобы война закончилась.
Если потом нужно будет остаться здесь и сдерживать агрессора, я останусь здесь и буду сдерживать агрессора. Если это вдруг случиться опять, я буду в первых рядах, кто будет отбивать их атаки. Вся моя жизнь до ее конца так или иначе будет связана с этим событием и я всю ее отдам на это событие – на защиту, на сдерживание, на дальнейшее изменение вещей у меня на родине. Это не один год, не десять лет и не двадцать будет идти, все это прекрасно понимают, которые разбираются в глобальных вопросах, что такое Россия, что такое Российская Федерация, вот примерно так.
Дивіться і читайте також:"Наступний рік буде вирішальним": "Абдула", командир підрозділу TERRA у "Хто з Мірошниченко?"
Головні новини дня без спаму та реклами! Друзі, підписуйтеся на "5 канал" у Telegram. Хвилина – і ви в курсі подій.
Підтримайте журналістів "5 каналу" на передовій.
- Робіть свій внесок у перемогу – підтримуйте ЗСУ.