Александр Меняйлов пошел на войну в 18 лет. В настоящее время он служит в 14-м отдельном полку БпАК. Боевая группа, в составе которой он находился, впервые уничтожила вражескую БМПТ "Терминатор".
– А если бы не война, отпуск у вас какой бы был сейчас?
– Если бы не война, я бы сейчас только-только окончил универ, и скажу честно: это был бы очень грустный путь.
– Почему?
– Потому что я не вижу себя, во-первых, на том месте, где я был до этого. Я изучал международные экономические отношения, я взял себе академический отпуск где-то после окончания 2 курса, как раз тогда в окопах это все заканчивал, а после я понял, что это не мое.
– Вы сегодня пришли не по форме, хотя у меня проект военный, и я не думала, что надо вас предупреждать. И если на нас посмотреть сейчас, то вы не ассоциируетесь, я думаю, и у зрителей также, вы не ассоциируетесь с войной. Как вам вообще в такой одежде сейчас?
– Мне наконец-то стало немного свободнее, потому что впервые за жизнь я могу даже хотя бы на немного времени, потому что я сейчас в отпуске, походить буквально тем, кем я мог походить раньше. Я не скажу, что это плохо, я не скажу, что это хорошо, потому что я впервые в жизни могу побыть кем-то другим. Я уже привык к этой роли, к тому, что я просто военный, но, не знаю, мне как-то очень необычно.
Как Александр Меняйлов начал путь военного?
– Чувствуется, что вы такой человек творческий, судя по тому, как вы говорите, какие у вас образы, но мы о творчестве поговорим позже. Давайте немного расскажем людям о вашем пути военном, вы, собственно, из Одессы, и каким образом вы оказались на войне и в какой первый батальон вы пошли, как это все начиналось у вас?
– Путь мой действительно интересный. Я никогда не видел себя воином или солдатом, но это было мое переменчивое решение и оно было вовсе неверным. На самом деле мне повезло, что мой друг Серафим Гордиенко, я думаю, вы тоже о нем знаете, сразу зайду немного вперед, мой побратим, в целом друг, человек, которого я очень уважаю и тоже очень творческая и очень целеустремленная личность, он получил на свое 19-летие, день рождения, приглашение поехать на Донбасс, и там мы как раз познакомились с Сантой. И он предложил мне, это можно сказать первое ознакомление, это было за месяц до начала широкомасштабной операции. Второй раз – это когда он уже приехал с Киевской операции, сами помните, и пригласил меня, там все эти новости, это было примерно через месяц после этого всего, ближе к апрелю. Он мне говорит, что, Саша, ты же знаешь, что там планируют Пески оккупировать, и вся эта история с Мариуполем и, соответственно, все очень на нервах, все очень подавлены, все очень напряжены, и я такой, услышал это, посмотрел ему в глаза и понял: "А, поехали!". Он предложил это в виде того, что мы будем как "Шахеды", условно, что мы едем в один конец, мы знаем, что нас там ожидает и, соответственно, что это будет для нас возможность погибнуть как герои, тогда этого хотел каждый, по сути. почти все, потому что каждый хотел чем-то помочь, каждый хотел не столько жить, сколько сделать что-то общественно полезное.
– Вы к тому времени не имели никакого отношения к военному делу?
– Почти никакого. Скажем так, что было через месяц, это был такой подготовительный этап, я тогда еще ничего не знал, но у меня было хоть какое-то представление. Все, что было потом, когда мы поехали в Пески, к Санте соответственно, это "Правый сектор", также это, наверное, легендарный командир, я его очень уважаю, и я не знаю никого лучше его, потому что так, как он борется за жизнь своих пацанов, так, как он чувствует их, потому что он хочет защитить и при этом сделать больше пользы, я не знаю еще никого, и соответственно тогда мы почувствовали хоть как-то этот вкус. Но на самом деле для меня вообще началась война, даже я понял содержание своих решений в момент, когда просто сел в поезд, это на следующий день, после того как мы с Серафимом приняли это решение, я, конечно, вместе с ним обманули своих родителей, только наши друзья знали.
– Расскажите, не сказали родителям, куда вы идете?
– Я сказал им, что мы едем на какой-нибудь полигон потренироваться. Я знаю, что они бы меня не хотели отпускать, потому что тогда я был еще условно ребенком, я сам это понимал.
– Сколько вам было лет?
– Мне на тот момент было 18. Нас просто провели наши друзья, мы сели в поезд и вот я вижу солнце уже заходит, смотрю и просто понимаю, что завтра может не наступить, я принял это решение, я его полностью осознаю, и я настолько согласен с ним, что я принимаю абсолютно все последующее. И мне кажется именно этот момент, момент реализации напрямую, он стал основным, потому что после него для меня уже началась настоящая война, и хотя, снова скажу, что эта война, она не была настолько настоящей, как то, что мы видим сейчас, или даже то, что было через полгода или хотя бы через 4 месяца, но это было тоже необходимое, что изменило вообще все мое отношение, всю мою жизнь. Сначала мы были в составе минометной группы, можно сказать, что я тоже почти ничего не знал по этому делу, да и, в принципе, это было просто интересно, это было прикольно, приятно, ты просто наконец-то принадлежишь к кому-то и тебе приятно бросать эту мину, делать свое дело, чувствовать, что ты в кругу своих друзей и, в принципе, этого пока достаточно.
Потом мы еще отучились, у нас были даже какие-то сертификаты, но суть осталась в другом, что также Серафим тогда принял решение о том, что Саша, а может нам заняться более технологичным? Я его спрашиваю – что это значит? Он мне говорит о птичках, на тот момент это были дроны, мы их так называли, я очень сопротивлялся этой идеей, потому что я никогда не понимал, какой смысл в том, что ты можешь просто управлять какой-нибудь птичкой в небе, даже каким-то "Мавиком" или еще чем-нибудь, когда другие пацаны делают реальную работу. И так, как тогда, я никогда в жизни своей не ошибался. На самом деле я скажу, что война как таковая у нас началась только в момент, когда мы подписали контракт, потому что после этого мы действительно попали 140-ю РБ, там у нас действительно начались боевые задачи, и я еще никогда не чувствовал себя в большем стрессе, чем тогда.
О боевых задачах
– А какие это были боевые задачи у вас?
– Мы были обычными "мавикистами", я думаю, что эти задачи не сильно сейчас кого-то убаюкают, но для меня на то время, полтора километра от ЛБЗ, когда ты запускаешь из пожарищ и руин на открытом поле, когда не было никаких прикрытий, когда FPV шки только начали появляться, но не были такими массовыми, мы работали на открытом поле, на открытом небе, каждый день, системно, поражая, делая хороший результат, но при этом тратя кучу сил и ресурсов, зная, что ежедневно становится все труднее. Это как раз была зима, зимы, вы знаете, какие на Донбассе, мы работали в районе Кременной, и я даже помню момент, мы единственные, кто был там и работали в минус 18, мы единственные, кто работал, когда там другие отказывались, например, тот же Серафим, у него в тот момент была температура под 40 градусов почти, он сквозь все эти проблемы... то есть человек физически очень тяжело даже банально передвигается, но при этом он работает и работает на грани своих сил, равно как и все мы. И так же он своим примером показывал нам, мы своим примером показывали другим, это как раз момент, когда нам Бог подарил эту историю с "Терминатором".
О том, как защитники уничтожили танк Т-80 и БМПТ "Терминатор"
– Расскажите, пожалуйста.
– Хорошо, я знаю, что эта история – тоже уже не новость, все-таки довольно много времени прошло, полтора года, может, около того, но вы ведь, может, слышали, видели это видео о том, что поразили "Терминатор", когда эта новость распространилась в Forbs, когда эта новость распространилась по другим журналам, история была следующая. Мы весь день работали, у нас с самого утра день никак не задался, мы приехали на точку, по нам стреляют, причем разным калибром, мы почти весь день прячемся, там были такие бетонные колодцы, у пацанов там уже чуть ли не контузии появились, но они все равно работают. И мы постоянно там меняем батарейки, стараемся, чтобы по нам не попали, и просто видим там какую-то цель. Другие отказались работать, у нас время уже закончилось, мы должны ехать домой, у нас тоже осталось очень мало батарей, но мы получаем команду от того же Серафима, что нет, мы остаемся там и, соответственно, именно это решение позволило нам тогда найти, проследить и уничтожить тот "Терминатор". "Терминатор", кошмаривший этот Кременской лес, кошмаривший наших пацанов, который не позволял им всем работать и постоянно держал их в страхе. Понятно, что для них это было большое событие, равно как и для нас. Просто мы тогда, в тот момент, не испытывали такой радости, потому что мы не понимали, что это означало.
– Объясним людям, что такое "Терминатор", я думаю, что не все военные понимают...
– "Терминатор" – это этакая условная вундервафля, что их у нашего врага было и остается очень мало, это этакое экспериментальное оружие и со всем тем, несмотря на то, что само по себе по характеристикам оно может слишком сильно не выделяется, но при этом это было первое задокументированное уничтожение подобной техники, и поэтому оно в принципе получило столь большое значение.
Я вообще ценю весь тот опыт, который мы получили за время службы в 140-й АРБ, весь этот системный труд. Весь этот поток работы, он, конечно, был сверхсложным, потому что ты используешь постоянно человеческий ресурс, ты пытаешься из них извлечь максимум, но эта эффективность, этот пример для подражания до сих пор меня заставляет задумываться о том, насколько действительно может быть эффективной работа, потому что, конечно, я не привык думать о себе в условиях как какая-то машина, но в то время это было необходимо.
– Это было сложно – уничтожить "Терминатор"?
– Уничтожить нет, сложно было найти, но это уже больше вопрос ситуации. Я же почему сказал, что Господь нам подарил эту историю, потому что мы действительно ищем, конечно, цели, стараемся всегда найти, поразить, уничтожить, но мы никогда не знаем, что мы найдем, соответственно, это может быть, начиная от "Урагана" и заканчивая условно "Сармат". Мы никогда не знаем, что там будет, но этот элемент – это какой-то азарт, это постоянно элемент игры или какой-то борьбы, и ты хочешь это делать, тебе хочется что-то искать, тебе хочется банально большего. И да, это было интересно, но, конечно, если бы не этот "Терминатор", у нас это был бы, наверное, самый плохой день в нашей жизни, за всю историю нашей работы. Мы тогда, после этого, вечером нас немного подрезала машина, влетели еще в бетонный столб, мы где-то к 2 или 3 часам ночи промерзли до костей, ждали, пока нас хоть как-то эвакуируют, постоянно смотрели на небо, потому что все-таки страшно, мы ведь не очень далеко отъехали. Потом на дисках уехали, все-таки доехали домой, утром это все привели в порядок и почти в тот же день, считайте, снова поехали работать. Так что не выспавшиеся, голодные-холодные, до этого ты весь день сидел под обстрелами – такое себе удовольствие, при этом еще и машину придется потом чинить, очень долго и очень дорого, потому что мы все, конечно, чиним за свой счет.
- Главные новости дня без спама и рекламы! Друзья, подписывайтесь на "5 канал" в Telegram. Минута – и вы в курсе событий.
"Глаза" – это необходимая часть любой войны
– То есть если бы вас спросили, что вы делаете на войне – вы бы сказали, что вы ищете цели, чтобы потом их поразить, правильно?
– В принципе, да, но я это рассматривает немного шире, потому что именно наша задача – это работать глазами. Это можно отнести и как работу с дронами, так и с чем-либо другим, потому что эти глаза – это необходимая часть любой войны. Вы понимаете, что ни одна техника, начиная от танчика, заканчивая минометом или любой артиллерией, даже условный Himars, оно будет 90% ненужным, если ты не знаешь, каков будет результат от этого, если ты не можешь найти цель, если ты не знаешь, поражена ли она, уничтожена или вообще, куда попал снаряд. Раньше это делали люди, сейчас это делает техника и те люди, которые руководят этой техникой, они, по сути, представляют собой то звено, которое идет к будущему, потому что техника меняется и меняется быстро, а у нас сейчас война и война будущего. То же, что соответствует стандартам, к которым только тянутся другие страны – Штаты, Европа и т.д.
О деятельности 14-го полка
– Сейчас вы в 14-м полку, правильно я понимаю? Расскажите, пожалуйста, о вашей деятельности в этом полку и, если можно, – про полк немного?
– 14-й полк – все, что я могу о нем сказать, например, со своей стороны, – это сверхтехнологичная часть, которая отвечает требованиям будущего. Разумеется, здесь выполняют свои боевые задачи люди, которые, к сожалению, должны быть под покровом секретности, я, к сожалению, отношусь в том числе и к ним, к сожалению, в том смысле, что я не могу рассказывать об этом все. Но к чему я веду – 14-й полк отвечает требованиям найти-уничтожить-проконтролировать. Это люди, которые, по сути, создают собой это будущее, они работают с технологиями, которые до этого считались чем-то даже немыслимым или даже непонятным даже тем же фантастам. Соответственно, что когда ты работаешь с такой ответственностью, нужно хоть как-то это держать в секретности, потому что смысл в том, что у тебя столько преимуществ, что эти преимущества, если станут доступны, будут искать для них противодействие? Да, чем больше сохраняется этот покров секретности, тем дольше у вас будет сохраняться это преимущество и тем больше эффективности вы будете приносить на поле боя. Это часть, которая сейчас активно ищет себе бойцов и людей, которые тоже будут творить вместе будущее, потому что, сами понимаете, у нас ситуация... Людей у нас не становится больше, к сожалению, а требования растут, и если есть возможность оказаться частью такого общества и больше – оказаться частью творцов этого самого будущего – лучше присоединиться.
О романтике на войне
– Знаете, смотрю на вас, вы у меня, прямо скажу, вообще не ассоциируетесь с войной. Ни ваша внешность, ни то, как вы говорите, ни ваша прическа... Вот как-то у меня нет ассоциации с войной, и у меня такое впечатление, что вы несколько романтизируете ее. Действительно ли это так, если да, то почему? В чем вы видите романтику на войне?
– Романтика проявляется не столько на войне, вообще начнем с того, что я считаю, что да, романтики наверняка сейчас не существует, война – это кровь, это пот, это слезы, это окопная пыль и т.д., но романтика присутствует в наших сердцах, в наших головах, глазах, руках, в том, что мы делаем. Это важно учитывать, потому что каждый приходящий на войну человек ищет что-то собственное, он должен себе что-то описывать, как-то себе объяснить и дать ответ на вопрос – почему я здесь нахожусь? Если у человека нет ответа на этот вопрос, он долго там не продержится, он будет искать способ как-то от этого уйти, условно – он может начать бухать, колоться или еще что-то делать, но если у него этот внутренний стержень, для меня, например, это этот маленький огонек, который поддерживается, накаляется и позволяет мне зажигать других, для меня это романтика. В этом всем я вижу какой-то больший смысл, я вижу то, что меня вдохновляет, я вижу красоту, если понимаю, что я смертельно устал или, например, если я сегодня прихожу с работы и могу завтра надеть на себя обычную одежду и пойти просто среди обычных людей, которые так же каждый день просто работают, просто живут и стать частицей их, хотя бы ненадолго, эта возможность отрываться, возможность переключаться на что-то другое и находить это значение, этот смысл из разных возможностей, я вижу, что это именно то что позволяет нам быть людьми, быть гибкими, расширять собственные возможности. Это границы и, опять же, я знаю, что я могу выглядеть любым, но при этом у меня все равно остается этот опыт, у меня остается то внутреннее... Это то, что делает меня мной, поэтому я это так берегу и поэтому для меня это настолько важно.
Есть ли чудеса на войне?
– Грязь войны – в чем она для вас?
– У меня тоже есть одна история со времен, когда я был у Санты, она для меня стала идеальной. Когда мы шли, за день у меня сильно прихватило спину, и я не мог двигаться, но со всем тем на следующий день я согласился у Санты быть вместе с ним, с ребятами подвозить БК, вернее, идти пешком, давать это БК. Мы встретили раненого парня, которого вывозили из блиндажа, зашли в сам блиндаж, там было много пацанов, они пережидали, кому-то оказывали помощь, среди них я нашел чувака, который весь такой зеленый, взгляд был прямо в стену, он почти не разговаривал и ни с кем не контактировал. Мы у него попросили воды, потому что воды, в принципе, тоже было мало, еще эта жара постоянная, и спросили – что с ним такое? Он сказал, что, извините, пацаны, только раздуплился, что случилась маленькая история, которая ему запомнилась на всю жизнь. Понятно, что она произошла только-только, но на него это очень сильно эмоционально повлияло. Случилось следующее – человек, который представился нам, вчера зашел на позицию и видит, что все его друзья, побратимы, даже посестры были, лежат кто с перерезанным горлом, а кто просто вытек из-за обломков. Случилось следующее – пацаны сидели на своей позиции, у них разрядилась рация, они не услышали банально команду о том, что к ним заходят, мы тогда их называли "карандаши", дрг-шники, те пробрались на их позицию, и именно их позиция, на которую не смогли передать команду из-за этой рации. Бросили сначала через дымоход гранату, всем, кто выбежал, просто перерезали глотку и, соответственно, ты видишь это, люди, с которыми ты все время общался, друзья, могут быть даже одноклассники, кто-то больше, все мертвы. Как это? Это мир, который только что у тебя был, а теперь нет. Это все люди, система, это нечто большее, это чувства и это можно назвать, когда буквально у тебя твой мир уничтожается, когда вот он был, его уже нет, вот эта черта, это война, когда ты не знаешь, что будет завтра, когда ты не знаешь, что будет с тобой.
У нас постоянно эти задачи, как пример, мы об этом даже не знали: ходили забирать дрон из одного и того же места, куда он просто сам упал, и мы не думали о том, что там может быть. Мы пошли по одной дорожке, забрали, потом снова и так два раза, а на второй раз, когда мы уже возвращались, там тоже я и Серафим или еще кто-то, не помню точно, что мы видим, а там рядом какие-то мины и, соответственно, мы потом уже узнали, что все это время мы шли по одной единственной дорожке, вечером, когда уже начинает темнеть, у меня еще плюс-минус плохое зрение, другие не смотрели, куда идут, и мы шли по одной единственной тропинке четыре раза подряд. То есть один шаг в сторону и условно могло бы не быть как минимум ноги, а как максимум и жизни, в принципе. Как это можно не связать с чудом? Для меня это показатель, это разные стороны одной медали, как чудеса бывают, так и чудес не бывает, как, например, война может быть настолько суровой, так она может тебе показывать, что ты до сих пор жив, что твоя жизнь еще имеет значение, и так же оно может показываться, когда ты в гражданской жизни. Я считаю, оно сильно переплетается. Когда мы с другом уехали в отпуск впервые за год, мы взяли мотоциклы, решили прокатиться, недавно только починили, это тоже было с Серафимом. Мы встретились, там был знак 4.2.1 – это часть, которая для нас значит многое, у нас есть понятие "гвардии", это Метаромантика, это как первый шаг к ней, он сказал – остановимся, типа, 4.2.1. это означает ГВА – три первые буквы от гвардии, поэтому он сказал "Саша, остановимся". Мы остановились, пофотографировались, а потом он не может завести мотор, а до этого он починил свой мотоцикл, ему сказали, что там проблема с аккумулятором – если ты будешь ехать слишком быстро, он сначала закипит, а потом может взорваться. Ехали мы по трассе, если бы мы там тогда не остановились, понятно, что было бы. Ты также понимаешь, что подобные моменты будто связаны друг с другом, и когда ты видишь, что сейчас, если бы мы там не остановились, то моего друга могло бы не быть, тогда мы прошли дважды подряд по одной и той же тропинке, о которой мы даже не знали, и ничего с нами не произошло и так далее – ты понимаешь, что когда-нибудь эта очередь чудес может закончиться, и тебе нужно как-то жить, ты должен ценить то, что у тебя есть. Война это показывает и показывает всем по-разному. Возвращаясь к романтике, что для меня это просто нечто большее, я понимаю так же, что сегодня повезло, а завтра может не повезти, соответственно, я должен это ценить, я должен делать свой максимум, зайти за пределы, которые у меня есть. Так же если ты начинаешь жить подобным, то, как я уже говорил с самого начала, что люди, которые не способны прожить условно день из моей жизни, потому что они это растягивают на неделю, на месяц, они не умеют наполнять свою жизнь, эти люди не знают даже не смысла, а чаще всего подлинную ценность этого времени, подлинную ценность этой жизни, этих эмоций, и потому они живут будто не собственную жизнь, а чью-то другую.
– Вам сейчас 20 лет, вы чувствуете свой возраст или вы от увиденного понимаете, что вы повзрослели, и вам точно сейчас не 20?
– Да, но не могу сказать, насколько это плохо или хорошо, я знаю, это как факт, конечно, у меня есть трансформации, я изменился с тех пор, но я считаю, что человек меняется каждый день и основные изменения происходят путем твоих основных решений. Если, например, судьбоносным для меня стало решение, что я вообще пошел на войну, когда сел в поезд и понял, что я принял это решение, вот оно стало для меня основным – это стало началом. Судьбоносным стало решение, когда я подписал контракт – это тоже стало началом новых изменений. Решение, когда я начал писать стихи, это тоже, в частности, а дальше ты просто следуешь всем этим результатам на свои решения, соответственно, ты имеешь последствия.
О страхе и творчестве на войне
– Вам не страшно сейчас на войне или страшно всем?
– Страшно всем, ты никогда не можешь избавиться полностью от страха, и я считаю, если у человека полностью отсутствует страх – это безразличный или даже безумный человек, потому что человек храбрый тем и отличается, что он боится, но этот страх преодолевает, он находит силы для этого, а если и страха нет, то ты можешь делать абсолютно все, ты не знаешь значения.
– Поговорим о вашем творчестве, наверное, вы у меня не ассоциируетесь со стопроцентным военным даже внешне, и вы пишете стихи где-то там, в окопах, из того, что мне рассказывали, вы это делаете. Это и есть ваша романтика? Как вы на это находите время? И как вы находите вдохновение в грязи, крови, смерти, зле – это все о войне?
– Вдохновение находит меня само, это все, что я могу сказать.
Холодна осінь досилає лісостепом
Патрон у патронник
Мій затвор, чужі поля
Пусті слова, що стали іменем в газетах
Душа чорнилом сохне на рядках
І кожна лісосмуга, полоса життя
Жива лиш в інфополі бою
В ефірі на вічних інтерв'ю, в посадках, бліндажах
В розбитих чорних берцях і чистому мундирі.
Однаково зима, нові книжки й поети
Суха трава, плей-лист та пачка цигарок
Серця, новини, соняхи та силуети
Життя і зміна, перший та останній крок.
Народження бере початок з думки смерті
Блакить очей зі смаку, попелу війни
Проявить дух, божисту велич у безсмерті
Чи згине в сірості безсмертної зими?
– Александр, позывной "Данте", военнослужащий и поэт. В каких условиях все это было написано?
– Именно это стихотворение, если не ошибаюсь, было написано в условиях обстрела, когда мы находились даже не в окопе – в маленьком блиндаже, он был довольно интересен, обшит одеялами и не только. Мы тогда разделились с двумя нашими ребятами, среди которых тоже был Серафим, а я остался на позиции с нашим медиком, они пошли в одну норку, а мы запрыгнули в другую. По нам начали работать "Градом" и, соответственно, наш единственный вход начало засыпать. Мы не знали, на самом деле, выберемся ли мы или нет, нас просто отправили чуть ли не на самоубийственное задание, мы уже потеряли связь со всеми нашими, нам сказали, чтобы мы без приказа не возвращались, просто переждали, и пока ребята беспокоились, чтобы с нами было все окей, пока они пытались хоть как-то связаться с командованием, хоть как-то найти выход из положения – то, что я вам говорил, это вдохновение меня нашло само – пока сверху по нам падали эти "градины", пока земля сыпалась мне на каску, на бронежилет, пока наш вход засыпало, я понял, что у меня появилась какая-то тяга, я хочу что-то написать, я написал. Соответственно, когда это закончилось, условно через минут 20, я не помню, сколько тогда это заняло времени, мы все быстренько собрались, сели в машину, поехали, слава Богу, что ее там не очень сильно посекло, и когда Серый уже за рулем , я к нему так наклоняюсь и говорю: "Серый, я здесь стихотворение написал. Хочешь, прочту?" Он мне говорит: "Саша, ты в своем уме? Какое стихотворение? По нам "Град" только что работал". Ну я написал, я прочитал, и реакция, конечно, у них всех была очень интересная. Но со всем тем эта история просто показывает, что я не выбираю момент, когда это написать, этот момент находит меня сам и так же это внутреннее желание, когда у тебя сердце исполнено чем-то, когда желания, мысли, рефлексии, опыт, в принципе, все , что в тебе есть, оно само переплетается, для меня это связано с божественным, когда оно переплетается с тем духом, оно должно найти свое проявление в чем-то большем, именно в таком свете.
– Вы как-то популяризируете сейчас свое творчество?
– Я стараюсь, но понимаю...
– Сборники, проекты?
– В этом случае, наверное, да. Со своей стороны я не очень стараюсь это популяризировать, так как знаю, что просто будет свое время, а в отношении совместной операции, у нас с Фалько – это позывной Серафима, – есть собственный общий проект. Начался он с книги "Метаромантика", думаю, может, вы слышали. Это философия в первую очередь, это мысль, это образ жизни, основная цель которой – выйти за пределы, когда ты выходишь за тот вал, за которым ты не видел жизни, и ты начинаешь оказываться в системе большинство, это там, где ты начинаешь находить свободу. Ибо свобода сама по себе не существует в вакууме, не существует как абстракция, существует исключительно в избранной системе. Мы стараемся ее получить через подобную жизнь, подобный способ, знаменующий, что существуют поэты, существуют рыцари, существуют трубадуры, что все эти сказки, все эти сюжеты, все эти герои существуют, и они реальны и каждый может быть похож. Это такой способ, как этот маленький огонек, который есть в нашем сердце, существует в нас, он раскаляется, и своим жаром зажигает звездочки на небе, и когда ты смотришь на небо, ты понимаешь, что ты хочешь писать, что ты хочешь говорить и хочешь даже танцевать, даже несмотря на то, что находишься на войне, что можешь находиться в окопе, это то, что вдохновляет, то, что дает возможность жить.
– Романтик-романтик, романтично-романтично. Если бы не война, вам нужно читать лекции или в фильмах сниматься, чтобы такие речи говорить.
– Спасибо.
- Читайте также: "Понимаем, что нас намного меньше, чем противника" – о Секретах работы рассказала снайпер бригады "Рубеж" НГУ в "Кто с Мирошниченко?"
О философии на войне
– Много единомышленников у вас?
– На самом деле трудно сказать, но у нас много людей, также прошедших через войну, большинство из них молодые авторы, молодые поэты, молодые философы, писатели в том числе. Это все люди, которые также видели своими глазами тот ужас, который вообще в себе несет война, которые встретились с этим кризисом, то, что я говорил, это линия, за которой у тебя больше нет прошлого. Если ты хочешь вернуться к этому прошлому, ты непосредственно пытаешься или погибнуть – это как желание смерти, или стагнируешь. В отличие от этого, ты можешь начинать двигаться к неизвестному, которое всегда не только опасно, но еще и очень влечет, оно тебя манит, оно тебя заинтересовывает, оно привлекает, но при этом настолько страшно, что ты не знаешь просто, что с ним делать. Это как, условно, море, ты знаешь, что там могут быть какие-нибудь сокровища, там может быть что-то настолько интересное, настолько увлекательное, что за ним может находиться твое будущее, но при этом там могут находиться такие монстры, о которых ты даже не можешь догадываться. Соответственно, человек только тогда может стать философом, поэтом, вообще художником, когда он встречается с этими ужасами, он делает выбор для того, чтобы сделать этот шаг в пустоту, и только тогда он пересиливает этот кризис и, соответственно, почему столько молодых поэтов, исключительно, которые прошли через ужасы войны, могут писать так, как они пишут? Почему подобное творчество происходит сейчас? Потому что эти люди как раз имеют опыт, который выходит за пределы нормального, который выходит за пределы разумного, того, что мы называем обычной жизнью. И поэтому, я считаю, что это столь ценно, что это нужно собирать, развивать и хранить. И цель как раз сейчас этого нашего проекта, чтобы находить новых людей, потому что все эти художники, эти авторы – им нужна известность, они должны развиваться, они должны не оставлять это творчество где-то позади, они должны находить его в большем проявлении и думать о нем как о развитии прежде всего украинской культуры, потому что так оно и есть. Это новейшая украинская культура, которая должна быть достигнута, я считаю.
О языке и культуре общества
- У вас такой красивый украинский и такое правильное произношение.
– Спасибо.
- Замечаете ли вы, что русский действительно не ушел от нас – не ушел, русская культура не ушла? Не ушла. Ты в Киеве едешь и слышишь, какую музыку слушают люди, и там много русского, в детских садах даже воспитатели говорят по-русски с детьми, и дети потом тоже говорят по-русски. Что делать с русским языком, с языком оккупантов по состоянию на данный момент? Вы видите, что он никуда не делся.
– Я считаю, что нужно в первую очередь популяризировать наше собственное, но запреты хоть и необходимы, но они никогда не будут столь эффективны, потому что ресентимент сам по себе может быть полезным, но не столь эффективным, как мы думаем. Почему? Смотрите, мы акцентируя на том, что оно является русским или вообще есть что-то, что продуцирует враг, мы думаем о враге, в то время как нам нужно сосредоточиваться на себе, если мы будем сосредоточиваться на том, что мы можем дать своим гражданам, что мы можем создать, чем мы можем заинтересовать, будем улучшать качество, смотреть и, например, даже копировать какие-то успешные черты в других, мы сможем добиться гораздо большего успеха, поэтому я выступаю за некую субъектность, субъектность, которая в первую очередь выражается в том, чтобы давать свободу, свободу нашим художникам, нашим авторам и нашим людям.
– Я здесь сейчас не о творчестве говорю, а о быте. В троллейбусах, в маршрутках, этот язык русский есть, он никуда не делся, тем более вы из Одессы. У вас в Одессе, я более чем уверена, что русского языка немало и он до сих пор остался, почему так?
– При этом культура очень важна для того, чтобы к этому приходить. Вообще я считаю, что это довольно долгий процесс, и он не может быть, к сожалению, настолько ускорен, как мне этого хотелось бы. Опять-таки здесь проблема – человеческий фактор, он может меняться через школы, через детские сады, через телепрограммы и далее, все эти культурные элементы, которые воспитывают человека, чтобы через одно, два, три поколения все стали украиноязычными. Это так же, как, например, в Молдове люди все говорили по-русски, а через несколько поколений мы видим, что там все люди, относительно молодые, уже говорят исключительно на молдавском, как пример. Конечно, у каждой страны, каждой нации свой путь, потому что свои особые условия и свой контекст, но нам нужно исходить из собственного контекста и развивать собственное, вот почему, опять-таки я повторю, культура настолько важна, потому что она в том числе влияет на наше будущее. Не может так быть, что мы больше времени уделяли аспектам, условно войне, в то же время забыли о культуре, потому что культура – это то, что будет после войны. Это шаг вперед на один, два, три шага.
– Если говорить, что вы – молодое поколение, это к теме единомышленников, вам есть с кем идти дальше, вам по состоянию на сейчас есть с кем творить будущее? Потому что на самом деле сейчас очень многое в нашей стране зависит от вас, от двадцатилетних людей.
– Мне трудно сказать, насколько много таких людей, идейных, целеустремленных или вообще тех, которых можно назвать, в принципе, Людьми с прописной буквы. Я сам себя не могу оценить, я не могу сказать за себя, но чтобы вы знали – такие люди есть, и их нужно ценить. Проблема просто в том, что все они разные, с каждым свой отдельный путь, но знаю, что все подобные люди восторгаются Украиной, нашим контекстом, нашими условиями, нашей системой, всем, чем мы одарены и это нужно понимать. Главное, чтобы мы не только это не потеряли, главное, чтобы мы хотя бы сохранили.
– А что, есть риск потерять?
– Люди могут часто выгорать, они, если видят что их надежды... В чем же проблема – вы говорите обо мне, что я – романтик, именно эта черта не дает мне выгореть, в то время как другие люди могут быть или не настолько сильные, или у них нет такого источника вдохновения, источника силы, что рано или поздно их ресурс может иссякнуть, соответственно, я не могу сказать, что будет с ними потом. Они либо захотят уйти. Как, к сожалению, не важно, какими путями, либо они теряют эту искру, то, что именно делает их особенными, и тогда это действительно большая потеря.
Какая мотивация у "Данте"
– Какова ваша мотивация сейчас?
– Я хочу развивать украинскую культуру, я хочу создать будущее, которое будет достойным для наших детей, для наших внуков, для последующих поколений, соответственно, я хочу творить историю и то, что можно будет назвать действительно деятельностью всей жизни.
– Если говорить о войне и вашей мотивации, почему вы на войне, почему именно вы там?
– Для меня война не была вопросом как таковым, почему я туда пошел. Просто я почувствовал этот зов в сердце, и я, в принципе, считаю, что каждый человек должен задать себе подобный вопрос, потому что мы не можем исключительно на рациональное опираться, потому что рациональное будет нам подсказывать, что мы думаем, судя по нашей логике, судя по нашим мыслям, судя по тому, в принципе, на какие системы мы опираемся, в то время как наше сердце всегда знает наши подлинные, истинные мотивы. Я для себя понял, что как бы я ни волновался, как бы я ни боялся – для меня это не вопрос, поэтому я сразу разделил на "до" и "после" и, соответственно, когда мне задали вопрос "хочешь ли ты?" и зная, что это нормально было бы для меня бояться и отказаться, я, даже ни секунды не раздумывая, сказал "Да". Потому я здесь и сейчас.
– Какие вопросы должны себе задать люди вашего возраста, молодое поколение? Просыпаться с утра и какие вопросы себе нужно задавать?
– Кем ты хочешь быть завтра? Кем ты хочешь себя видеть? Кто ты и что ты хочешь оставить после себя? Вопрос тем важен, тем интересен, что он способствует пониманию тебя-себя как человека, как личности, в первую очередь. Я просто на это очень сильно опираюсь, потому что для меня это важно. Когда ты начинаешь о себе думать исключительно как о личности, ты исключаешь все эти социальные маски, ты начинаешь думать другими категориями. Соответственно, все твои решения имеют другой смысл. Эти вопросы я считаю основными – является ли наш мир сферой дружественной или не дружественной? Если он дружественный, то я буду вести себя так, чтобы я был хорошим человеком, ибо зачем быть хорошим человеком, если мир сам по себе нехороший? Это условно, очень просто, но понятно. Так же здесь, если я личность, то я буду иметь другие поступки, я буду действовать иначе, я буду пытаться быть Человеком, а были Человеком – это, наверное, самое трудное из всего.
– Благодарю вас за беседу, было интересно, немного не военная тематика, но мы и не рассчитывали, что будем говорить о войне, больше о творчестве. Я вам желаю не терять ваше вдохновение, мечтать, и очень хочу, чтобы в Украине было больше людей на вас похожих, с такими же мечтами и такими же идеями. Благодарю вас!